— Итак, — сказал он, — вы явились ко мне в надежде выяснить, что мне известно об убийствах ваших католиков, верно?

— Нам хотелось бы знать нечто большее, — сказала Элизабет.

— Да, да. — Он отмахнулся от нее, точно от назойливой мухи. — Вы хотите знать, почему. И еще хотите знать, кто такой Саймон. Отец Данн сказал мне прямым текстом. А я так скажу: ну и любопытные же вы люди! И самонадеянные. С какой такой стати я буду говорить вам это? Где ваши электроды и щипцы для выламывания суставов? Ладно, шучу. Может быть, я вам об этом и расскажу. По одной простой причине. Ни от кого другого на свете вы этого не узнаете. А я уже стар, стал сентиментален, жалею малолеток, которые лезут играть во взрослые игры и наживают болячки. Понимаете, о чем я? Я помогу вам просто потому, что всегда предпочитаю честную, открытую игру. Ну и потом, мне любопытно, какой шум вы поднимете из-за всего этого. Церковь с этим своим самомнением, она мне просто смешна... Так что брошу, пожалуй, вас, маленьких котят, в клетку со львами. Станете ли вы их обедом? Или так напугаете старых матерых львов с огромными окровавленными когтями, что они отступятся?... Простите, это я так, для красного словца. И не спешите благодарить меня, подождите, послушайте, а уж потом решите, подходит вам это или нет. — Он поднял мускулистую руку, прищелкнул пальцами. Тут же возник слуга и вложил в эти пальцы сигару размером с бейсбольную биту. Кальдер достал из коробка спичку, чиркнул о собственный грязный ноготь, а затем, не спеша, с наслаждением, закурил, выпустив целое облако вонючего дыма.

— Ответы на вопросы, которые вас интересуют, не просты и не однозначны, — продолжил он. — Но все же, пожалуй, они проще, чем кажутся, как в случае с доброй старой московской разведкой. Эти персонажи сами портят себе все дело, начинают неплохо, а заканчивают примитивно, уж лучше бы вовсе не брались. Вот к англичанам стоит присмотреться, умные, изобретательные, как черти, мастера своего дела. И на втором месте в мире по лжи. Лежать, Фостер! — скомандовал он псу. — Вот молодец, хорошая собачка. Назвал его в честь Даллеса. Впрочем, пес вполне лоялен к своему хозяину. Но даже хитрозадые британцы, наделенные к тому же весьма своеобразным, на мой взгляд, отвратительным, чувством юмора, не могут сравниться с Церковью, с Ватиканом... Вот уж где собрались заправские лжецы и интриганы, профессионалы своего дела. И весь их мир — как карточный домик, достаточно дуновения ветра, и все их царство развалится... Однако они умудряются сохранять его, придавать ему значимость и вес. Величайшая в мире иллюзия... даже самые могущественные империи просто беспомощные дети в сравнении с ними. Свинство, достойное восхищения! Все они до одного, задействованные в создании этой великой иллюзии, непременно заканчивают свинством. Да нет, они куда как хуже, зачем обижать такое славное домашнее животное, как свинья. — И он широко улыбнулся, но в улыбке не чувствовалось и тени веселья. — Вы проделали достойную восхищения домашнюю работу. Бумаги Торричелли, хранимые этим слабоумным его племянником... нет, таких надо сразу под нож, он оскорбление хорошему вкусу... Старик Патерностер, великий человек... брат Лео и вы, сестра, вся эта ваша работа, проведенная в архивах... все это просто чудо... О Господи, как же они ненавидят женщин! И еще тайные мемуары Д'Амбрицци, которые вдруг находят путь к отцу Данну, нет, это почти доказательство тому, что вы назначены некими высшими силами продолжать свое благородное дело. Вы проделали колоссальную работу, а потому сегодня, стараниями отца Данна, приглашены ко мне. Я хочу выпить за вас! За всех троих!

— Послушайте, — перебил его я. — Речь идет о моей сестре. Понимаете? Именно поэтому я здесь. Церковь для меня ничто. Церковь убила мою сестру, а ведь она была одной из самых преданных ее слуг, и все равно они ее убили. И я отправился искать сукина сына, спустившего курок. Но потом смерть моей сестры... она просто утонула в этом море грязи и других смертей... Я просто перевернул один из камней, на которых стоит эта Церковь, и под ним открылась такая мерзость, что стало тошно... Я по уши во всем этом дерьме, Д'Амбрицци, Торричелли, нацисты и так далее, но мне плевать на них. Мне нужен человек, убивший сестру! Его имя Хорстман, и я... я... — Тут я всплеснул руками и поднялся. Пес насторожился, затем решил, что я парень ничего. Подошел ко мне, ткнулся холодным мокрым носом в ладонь. — Как поживаешь, Фостер? — тихо пробормотал я.

Амброз Кальдер выслушал все это молча, разглядывая меня сквозь пелену сигарного дыма. На нем был черный смокинг. И он был прикован к инвалидной коляске, сооружению старого образца с откидной спинкой и широкими подлокотниками. Возил его по комнате молодой человек, тоже в смокинге, сильно смахивающий на агента спецслужб. Как только Кальдер раскурил сигару, молодой человек тихо удалился.

— Понимаю, мистер Дрискил. На вашем месте я, наверное, испытывал бы те же чувства. Но реальность такова, что, пустившись на поиски убийцы сестры, вы обрекли себя на нешуточные испытания. Сами только что сказали, что перевернули камень. И что по уши в дерьме. Так оно и есть. Или так выглядит по крайней мере. Вы выпустили джинна из бутылки. А уж стоит ему выскочить, и загнать его обратно невозможно. И вот пока вы пробирались через всю эту мерзость, то, возможно, и достигли изначальной своей цели... Как знать?... — Он снова глотнул сливовицы. — Пути назад уже нет. Вы балансируете на тонко натянутой проволоке. Впрочем, думаю, вы и сами это понимаете, мистер Дрискил. Главное — не свалиться в пропасть.

— Именно поэтому я и здесь.

Кальдер усмехнулся, затем обернулся к отцу Данну и заговорил о Второй мировой войне. Словно на время забыл о нашем с Элизабет присутствии.

Дом у него был огромный, многоуровневый, набит странными вещами, по большей части старинными. Снаружи его прикрывала сосновая роща. Я с трудом представлял, как он выглядит при дневном свете. Центральное отопление не справлялось, на всю огромную комнату его не хватало, но в огромном камине ревел огонь, и вскоре дрожь, пронизывающая меня до костей, унялась. На столе стояла коробка сигар «Давидофф», старая, покрытая пылью бутылка коньяка, хрустальные табакерки, огромные хрустальные пепельницы. Кальдер взял щипчики, отрезал кончик сигары, подтолкнул ко мне одну из пепельниц и сказал:

— Угощайтесь. А теперь перейдем к нашему другу Саймону Виргинию.

Из динамиков полились звуки скрипичного концерта Кабалевского, и мы, что называется, перешли к делу.

...Элизабет принялась рассказывать, как нашла папку Вэл с пятью именами жертв. Кальдер слушал внимательно, продолжая попыхивать сигарой. Долил в стаканчик сливовицы, выпил, облизал губы.

— Клод Жильбер, — перечисляла Элизабет. — Себастьян Арройо. Ганс Людвиг Мюллер. Прайс Бейдел-Фаулер. Джеффри Стрейчен. Все они были убиты на протяжении двух последних лет. Все они были истовыми католиками. Людьми почтенными. Все провели какое-то время в Париже во время или после войны... Но что их связывало? А главное, почему их убили? И почему именно сейчас?

— Ну, прежде всего, это список из четырех человек плюс еще один, никак не связанный с другими. По крайней мере не так, как они были связаны между собой. Бейдел-Фаулера убили из-за его работы, это очевидно, из-за того, что он изучал историю ассасинов. Он знал об этих наемных убийцах очень много, по этой причине и был приговорен к смерти. — Теперь Кальдер говорил деловито и четко, без тени насмешки в голосе. Он оседлал свою лошадку и умело управлялся с ней. — Так, остальные четверо... Боюсь, вы взялись за дело не с того конца. Да, все они связаны между собой, но только по-разному. Да, они католики, но совершенно разные католики. Магнат и бизнесмен из Мадрида, яхтсмен, богач, свой человек в Церкви — это наш Арройо. Но известно ли вам, что он был очень близок к генералиссимусу Франсиско Франко? Да, да, такая вот парочка. И он был советником Франко по очень многим вопросам.