И тем не менее жизнь в южных поместьях весьма отличалась от дублинской. Поскольку рядом возвышались дикие горы Уиклоу, где до сих пор властвовали древние ирландские кланы, эти края, скорее, являлись пограничной территорией. Мать Джона перебралась сюда из Фингала, и ее беспокоило, что сыну позволяется играть с местными ирландскими детьми, но его отец думал иначе.

– Если он собирается жить рядом с этими людьми, – бодро говорил он, – ему следует узнать их получше.

Так он и поступал. К ним в поместье даже иногда забредал какой-нибудь бродячий арфист или бард, предлагая устроить представление, и отец Уолша никогда не отказывал им и щедро платил. Что до юного Джона, то и месяца не проходило, чтобы он не отправился с местными рыбаками в ближайшую прибрежную деревушку Долки или не ушел бы в горы Уиклоу порезвиться с О’Тулами и О’Бирнами. Конечно, все они знали, кто он. Он был Уолшем, одним из тех, кто отобрал у них лучшие земли. Но дети имеют доступ туда, куда их родителям хода нет, и много лет этот мальчик лишь смутно осознавал барьер, что лежал между ним и его товарищами по играм. Он говорил на их языке, часто одевался, как они, и скакал на лошади без седла. А потом обнаружилась и более тесная связь.

Компания мальчишек отправилась в горы верхом на пони, чтобы добраться до озер у Глендалоха. Древний монастырь теперь являл собой лишь тень прежнего величия: сама епархия давно была передана Дублину, и в монастыре осталась лишь горстка монахов. Но Джона до глубины души поразила тихая красота этого места. Мальчики остановились возле небольшого поселения рядом с монастырем, и вдруг Джон заметил темноволосую девочку, которая наблюдала за ними. Она была примерно его возраста и показалась ему очень красивой. Девочка сидела на поросшем травой берегу, жевала яблоко и молча таращилась на него ярко-зелеными глазами. Чувствуя себя немного неловко под ее пристальным взглядом, Джон подошел к ней.

– И на что ты так уставилась? – спросил он требовательно, хотя и вполне дружелюбно.

– На тебя. – Она откусила еще кусок яблока.

– Мы знакомы?

Девочка некоторое время молча жевала, потом наконец ответила:

– Я знаю, кто ты.

– И кто же?

– Мой кузен. – Она с интересом наблюдала, как на лице Джона отразилось изумление. – Ты ведь из Уолшей, да? – (Джон признал, что это так.) – Я могла бы тоже стать Уолш, если бы захотела, – заявила девочка. – Но я не хочу, – со злобой добавила она и снова куснула яблоко.

А потом вдруг вскочила и убежала.

Неужели эта девчонка действительно его родня? Тем же вечером Джон спросил об этом отца.

– О, она вполне может быть твоей двоюродной сестрой, верно. – Отец Джона явно развеселился. – Хотя я ее никогда не видел. Твой дядя Генри был большим ходоком по части женщин. У тебя в Ленстере куда больше кузенов и кузин, чем ты мог бы предположить. Когда-то в горах жила одна прекрасная девушка. Думаю, это ее дочь. Жаль, что твой дядя вскоре умер, но он уж точно оставил после себя яркий след. – Отец Джона нежно вздохнул. – А она хорошенькая?

– Да. – Джон покраснел.

– Ну точно, она твоя кузина, – подтвердил отец. – И я тебе вот еще что скажу. Большинство земель в этих краях, до самого Дублина, раньше принадлежали коренным местным жителям. Они называли себя Уи Фергуса. Мы здесь живем со времен Стронгбоу, когда нам было даровано это имение. Но у них хорошая память. И, с точки зрения Уи Фергуса, мы захватчики, потому что живем на их земле.

Воспоминание о той девочке долго преследовало Джона. Однажды он даже отправился в Глендалох и попытался ее найти. Но ему сказали, что она куда-то перебралась, и больше Джон ее не видел.

А год спустя он даже думал, что она могла умереть. Потому что это было время страшной чумы.

Черная смерть добралась и до Ирландии, как до всей Европы. Начиная с 1347 года и почти четыре года подряд чума носилась по всему континенту; ее переносили блохи, живущие на крысах, с которыми люди, зная о том или нет, всегда делили свое жилище. Это была бубонная чума, и она причиняла своим жертвам невыносимые страдания; в еще более страшной легочной форме она вгрызалась в человека и с чудовищной скоростью передавалась от одного к другому вместе с дыханием. Пожалуй, в то страшное время вымерла треть населения Европы. А на побережье Ирландии чума явилась в августе 1348 года.

Уолшам повезло. В тот день, когда пришла весть о чуме, отец Джона как раз находился в Дублине. Новость о том, что до них добрался Великий мор, как называли эту напасть, они уже знали: об этом сообщили моряки с торговых кораблей, заходящих в порт, поэтому, как только Уолш узнал о первых заболевших в городе, он сразу повернул домой. Больше месяца вся его семья просидела в поместье, и Богу было угодно оставить их в живых. Потому что в других поместьях люди болели, и рыбацкую деревушку Долки чума не обошла стороной, даже в Глендалохе, как они слышали, кто-то умер, и только их судьба пощадила.

Однако Дублин и его окрестности пострадали весьма значительно. В самом городе и пригородах вымерли почти целые улицы. Церковные земли лишились множества нанимателей. Повсюду царили хаос и опустошение, как после жестокой войны. Поэтому для Уолшей едва ли стало сюрпризом, что О’Тулы и О’Бирны, пользуясь тем, что долины почти опустели, начали иногда спускаться со своих гор в поисках поживы. Вокруг действительно бродило множество скота, за которым некому было присматривать. И любого, кто был знаком с традициями кланов, вряд ли бы удивили несколько налетов.

– Да они воровали скот друг у друга еще задолго до прихода святого Патрика, – благодушно заметил отец Джона. – Чему тут удивляться?

Для юного Джона – и, как он подозревал, для его отца тоже – в ожидании таких набегов была определенная привлекательность. Волнение в предвкушении погони и даже вероятность небольшой стычки с людьми, которых ты наверняка знаешь, были неотделимой частью приграничной жизни.

Однако королевский юстициар в Дублине смотрел на это иначе. Для него, как и для всех дублинцев, это было признаком беспорядка, с которым необходимо покончить раз и навсегда. Необходимы были укрепления. Поэтому замок Каррикмайнс, многие годы пребывавший в запустении, был заново перестроен и укреплен, а отцу Джона Уолша предложили перебраться туда из своего поместья и принять на себя должность смотрителя.

– Нам нужен порядочный и надежный человек, – сказал юстициар Уолшу-старшему.

А юный Джон смутно догадывался, что эти изменения сулят также и повышение роли его отца в обществе. Теперь в глазах властей он стал одним из королевских офицеров – скорее рыцарем, чем просто землевладельцем, и по статусу приблизился к своему предку Питеру Фицдэвиду, которому некогда и были дарованы эти земли.

И еще одно небольшое событие произошло в то время, которое показало Джону, что все это значит для него самого.

Они прожили в замке всего несколько месяцев, когда туда неожиданно прискакал офицер из Дублина. Стояло ясное утро, и юный Джон как раз решил сесть на свою лошадку и поехать в соседнюю усадьбу, чтобы повидать одного из своих кузенов. Как обычно, отправляясь куда-нибудь неподалеку, он надевал лишь рубаху и котту; ноги у него были босыми, и на своей маленькой лошадке он ехал без седла. Его вполне можно было принять за какого-нибудь молодого О’Бирна. А вот всадник из Дублина выглядел настоящим щеголем, как и многие английские рыцари, и Джон с восхищением смотрел на его великолепный костюм и отменную выправку. Когда всадник подъехал к воротам замка, он равнодушно взглянул на Джона и коротко спросил, дома ли Уолш.