– Следи за костром! – крикнула Воршева.

– Жена! – закричал Гардиг. – Скажи своей сестре, чтобы помалкивала, или я заткну ей рот раз и навсегда, как только разделаюсь с этим конокрадом.

В первый раз на лице Унвера отразились чувства, отличные от отвращения и покорности судьбе.

– Я не вор. Я пришел за тем, что принадлежит мне.

– Но здесь все мое, маленький человечек, – сказал Гардиг и нанес новый удар.

Унвер прыгнул назад, через костер, но приземлился неудачно; и когда повернулся, то едва устоял на ногах. Несколько воинов подтолкнули его обратно к Гардигу, но тан махнул им, чтобы они не вмешивались, и пошел в наступление, хотя их разделял огонь.

На деревьях вокруг собралось множество воронов, их пронзительные голоса почти заглушали крики людей Гардига, и, несмотря на стремительно развивающиеся события, Хьяра почувствовала, как ею овладевает суеверный ужас. Период гнездования для черных птиц закончился. Откуда они взялись? Это было как в знаменитой легенде об Эдизеле Шане, когда вороны слетелись со всего мира, чтобы отсалютовать рождению героя. Правда, иногда они появляются, чтобы возвестить о катастрофе.

Несколько долгих мгновений Унверу удавалось двигаться так, чтобы их разделял костер, но Хьяра знала, что это скоро закончится: молодой мужчина спотыкался, а ее муж имел преимущество не только в размерах, но и не был покрыт синяками и многочисленными кровоточащими порезами, как его противник. Казалось, Гардигу наскучило преследование, он сделал вид, что собирается сдвинуться влево, потом вправо, затем перепрыгнул через костер и с громким грохотом, окутанный каскадом искр, приземлился с другой стороны. Теперь его и Унвера разделяла лишь примятая трава. Снова и снова размахивая клинком, как косой, Гардиг заставлял своего противника отступать к кольцу зрителей, но они лишь делали несколько шагов назад и снова смыкали ряды. Когда Унвер подошел к ним вплотную, грубые руки толкнули его обратно к Гардигу.

– Я пришел не для схватки, – сказал Унвер, который тяжело дышал, а в уголках его рта пузырилась кровь. – Но ты и твои люди встретили меня враждебно.

– Мне плевать, даже если бы ты приехал в фургоне с золотыми колесами. – Гардиг уже находился на расстоянии своего длинного клинка от него. – Ты силой вошел в фургон тана. Ты ударил моего кузена. Этого достаточно, чтобы заслужить смерть и могилу в желудке у стервятника, Не-Имеющий-Клана.

– Тогда нанеси свой удар, – сказал Унвер и опустил руки. – Я буду счастлив расстаться с этим миром.

Внезапно воздух наполнило громкое хлопанье крыльев и пронзительные голоса воронов, черная туча поднялась в воздух над ближайшими деревьями, однако птицы не улетели, а принялись кружить над лагерем, крылья и клювы заполнили небо, их карканье заглушало все остальные звуки. Зрители испуганно закричали, пытаясь руками защитить лица, когда черная туча устремилась прямо на них, некоторые не выдержали и бросились бежать; другие повалились на колени, однако самая большая часть стаи опустилась на Гардига и Унвера. Тан, внезапно ослепленный крыльями и блестящими глазами, взмахнул тяжелым клинком, словно лошадиным кнутом, сбивая на землю черные тени. Некоторые падали рядом с ним, но небольшая часть рухнула в огонь.

– Незнакомец призвал птиц, – выкрикнул кто-то. – Он колдун!

– Нет! – взревел Гардиг. – Он мое мясо!

Мужу Хьяры под натиском атакующих, пронзительно каркающих черных теней пришлось отступить к самому костру. Меч, который Воршева бросила сыну, лежал у ног Унвера, в том месте, где упал, но он все еще к нему не прикасался. Яростные взмахи клинка Гардига заставили ближайших воронов отлететь в сторону. Другие поднялись в небо, и теперь кружили над лагерем, едва различимые в вечерней синеве, но продолжавшие громко каркать, словно охваченные яростью или предупреждавшие о чем-то.

Унвер находился всего в нескольких шагах от Гардига, но не делал никаких попыток себя защитить, только смотрел на круживших в небе птиц. Свет костра превратил его лицо в лицо каменной статуи, маску покорности и, возможно, умиротворения. Его руки все еще оставались опущенными вдоль тела, когда Гардиг подошел к нему с занесенным для удара изогнутым мечом. И тут сияющая сфера из перьев, разбрасывая во все стороны искры, точно комета, вылетела из костра, резко свернула и устремилась Гардигу в лицо. Он вскрикнул от удивления и боли, а горящий ворон вцепился ему в бороду, и все попытки тана отбросить умирающую птицу приводили лишь к тому, что она крепче сжимала когти и кричала так же громко, как Гардиг, чья борода уже начала дымиться.

Через мгновение Унвер метнулся вперед, поднял тонкий меч с земли и вонзил узкий клинок на три ладони в мощную грудь тана.

Мертвый ворон упал на землю, его оперение полностью выгорело, птица больше не шевелилась. Глаза Гардига вылезли из орбит от удивления, и он перевел взгляд от ворона к сияющему Найделу, торчавшему из его груди. Тан открыл рот, собираясь что-то сказать, но на губах у него выступила кровь, он медленно опустился на колени и рухнул на землю лицом вниз, точно срубленное дерево.

Унвер стоял над ним с застывшим лицом, глядя в пустоту. Взлетевшие вороны начали садиться на деревья вокруг лагеря, их хриплое карканье перестало быть таким громким и резким, а ветви деревьев прогнулись под тяжестью множества птиц.

Никто из толпы не осмелился коснуться Унвера. Никто не решился подойти к тану или его убийце. Они лишь стояли, объятые благоговейным страхом. Кто-то крикнул: «Убийца», но другой ответил: «Вороны знали!»

«Как Эдизель Шан, – подумала Хьяра, ошеломленная и беспомощная. – Птицы собрались в момент рождения Эдизеля и улетели через огонь».

Она смотрела на тело мужа, на открытые глаза Гардига, уставившиеся в ночь, и ничего не испытывала. Он был ее миром, ужасно жестоким миром. А теперь он мертв. И она ничего не чувствовала. Совсем ничего. Она не могла понять, как все в ее жизни изменилось за те короткие мгновения, что отделяют сумерки от темноты.

Она все еще стояла на месте, когда Воршева повела сына к ступеням фургона тана. Он по-прежнему молчал, как ребенок, и позволил ей усадить себя на ступеньки. Часть членов клана собралась вокруг тела тана. Другие смотрели на сидевшего на ступеньках Унвера, истекавшего кровью и безмолвного, все еще сжимавшего в руке окровавленный меч.

– Мой отец мертв, – сказала Воршева. Она почти пропела эти слова, словно колыбельную песню. – Фиколмий мертв. – А потом она повысила голос, чтобы ее услышали все. – Тан Гардиг убит в честном поединке. Боги сказали свое слово – вы сами все видели. Теперь мой сын стал таном. – Она положила руку ему на голову, но он, казалось, ничего не почувствовал и даже не заметил. – И теперь, вернувшись ко мне, ты заставишь их заплатить за все, сын мой, – все кланы и всех обитателей каменных городов. Ты покажешь им кровь и огонь!

Унвер продолжал хранить молчание. А члены клана с широко раскрытыми глазами перешептывались между собой, поглядывая на труп тана и черных птиц, все еще сидевших на деревьях.