Примерно в июле 44-го немцы произвели налет на базу в Усть-Луге и по показаниям сбитого летчика планировали массированный налет на Лавенсаари. Тогда там базировался 4-й гвардейский полк, которым командовал Голубев Василий, и вот к ним на усиление послали группу из десяти летчиков нашего полка во главе с Беляевым. Начались разговоры – кто быстрее да лучше летает, чей самолет лучше и маневреннее.

А надо сказать, что звук мотора «яка» довольно характерный, с подсвистыванием – стали гвардейцы нас все подначивать – «свистуны» вы, мол. Поскольку Голубев с Беляевым знали друг друга давно и были хорошими друзьями, как-то раз решили они бой провести между летчиками наших полков. Беляев, как всегда, вызвал меня: «Тихомиров, а как ты смотришь на то, чтобы провести воздушный бой?» Я, конечно, ответил: «Пожалуйста». – «Кого в ведомые берешь?» Я говорю: «Любого, кто в хвосте у меня удержится». И мне ведомым дали Смолянинова Витю.

Вылетели мы парами – я со Смоляниновым, и Аркадий Селютин с кем-то[69]. С одинаковой высоты над аэродромом начали воздушный бой. Как сел я им на хвост, так и не смогли они сбросить, а «Смоляк» еще и сзади идет – бочки вертит!

Крутились мы минут пятнадцать, а после посадки без посторонней помощи я не смог вылезти из кабины, подошел к Селютину и говорю: «Ну что, досталось от свистунов?» Но вообще-то высоту мы тогда не стали набирать, крутились на 1000 метров. Если бы выше, то, может, и по-другому бы получилось – они на «лавочкиных» привыкли на высоте ходить, да и движок высотнее. В общем, здесь я просто воспользовался тактическим преимуществом, а так и машины и пилоты были равны.

– Некоторые историки говорят, что летчики 4-го гиап КБФ сбили меньше, чем заявили побед. Так ли это?

– Я бы не хотел обсуждать этот вопрос. Все зависело от летчика. Я, например, никогда не заявлял о воздушной победе, если противник не падал сразу. Если он ушел в дыму, то был всего лишь поврежден, а такие не засчитывались.

Смотреть, куда именно падает вражеский самолет, конечно, некогда в бою, не было у нас и фото кинопулеметов. Видишь, вроде попал, дым пошел, и продолжаешь вести бой, – это, кроме тех случаев, когда я видел, как развалился тот «Юнкерс-87» или как летчик «фоккера» выпрыгнул с парашютом 21 июня 1944-го в Выборгском заливе, тогда еще Максюта – штурмовик погиб. Я прикрывал штурмовиков во время удара по кораблям и во время боя зашел «фоккеру» в хвост, очередь попала, хотел вторую дать, и тут он фонарь сбросил и выпрыгнул. Здоровый такой немец, и парашют голубой[70]. И когда вы меня спрашиваете насчет дыма от переобогащения смеси, когда немец вниз уходил, я не замечал ничего такого. Прилетишь на аэродром, доложишь адъютанту, а они там, в штабе, сами подтверждения собирают – от штурмовиков, от наземных войск. У нас, например, штурман полка Борисов Иван Матвеевич вылетал на место боя, садился и брал подтверждение, мы ко всему этому отношения не имели.

Не составляли мы и каких-либо отчетов – летчики бумажками не занимались, а все записи вел адъютант, в том числе и в летные книжки, которые на руки нам не выдавали, а хранили в эскадрилье.

Такого, чтобы боевой вылет не засчитали, – не было. Все вылеты на боевое задание засчитывались как успешные, кроме, конечно, вылетов на перебазирование или перегонку самолета, боевую подготовку и т. д. Строгого наказания за потерю штурмовиков не было, хотя, конечно, сильно ругали.

– Я слышал, за воздушные победы полагались деньги?

– Да. Если было подтверждение на победу, тогда полагалась премия. И за сбитый самолет, и за боевые вылеты. Но, конечно, это ничего не значило для нас. Все перечисляли деньги в Фонд обороны, чтобы помочь в борьбе с врагом.

– А как относилось к вам местное население в Прибалтике и Германии?

– Гражданское население и в Прибалтике и в Германии к нам относилось нормально. Когда мы перелетели в Пярну, то с местными не сталкивались, а вот на острове Эзель жили у эстонцев, в поселке Кихельконна, – так хозяйка очень добрая была. Косо никто на нас не смотрел, бандиты лесные на нас тоже не нападали. Я вообще не понимаю, почему в последнее время в Прибалтике к русским такое отношение, во время войны этого не было.

Немцы тоже нормально к нам относились, даже доброжелательно. Они вообще… покорные, что ли. Раз войну проиграли, так тому и быть – очень дисциплинированные, пунктуальные. Я там служил и после войны – если немец скажет, можешь быть уверен: обязательно сделает.

Вот в Польше отношение было совершенно другое, поляки хуже немцев – исподлобья смотрели, все в кармане фигу держали. Кстати, то же самое было после войны в Трускавце, подо Львовом, – я туда ездил раз пять в санаторий. В глаза тебе ничего не скажут, но чувствуется, что люди тебе совершенно чужие. С немцами и прибалтами никакого сравнения.

– Вы можете рассказать о самолетах в полку?

– Камуфляжа на наших самолетах не было. Все истребители сверху были серыми, ведь мы летали над морем, а снизу были окрашены в серо-стальной, немного голубой цвет. Зимой самолеты в белый цвет не перекрашивались. Наши «яки» приходили в основном из Новосибирска, окраску мы не меняли, но белые бортовые номера в полфюзеляжа наносили именно в полку – на моих машинах это были номера «12» (на нем меня сбили), «21» и «75», на котором я и закончил войну. Иногда и на других летал, если мой самолет в ремонте стоял.

Звездочки по числу побед также были белые, наносили их на левой стороне, немного позади кабины. Когда я летал на Як-9Т, звездочки были красные, впрочем, занимался ими мой техник. Иногда прилетишь, с крыла еще крикнешь: «Сбил!» – и на КП доложиться бежишь, назад приходишь – звезду уже нарисовали, подтверждения не ждали.

Кок винта и руль направления «яков» красили в цвет эскадрильи – у 1-й красный, у 2-й белый, у 3-й голубой или светло-зеленый. Никаких эмблем мы на самолетах не рисовали, наш командир Сергей Беляев вообще очень скромный был. Вот в 14-м гвардейском на «лагге» у Ковалева крокодил был нарисован во весь борт.

Мои «яки» ничем особым не отличались от остальных, в полку никаких доработок с серийными машинами не делали.

– Были в полку самолеты с дарственными надписями?

– В нашем полку был только один такой самолет – Як-9 «Красная Осетия». Подарили его североосетинские колхозники персонально Клименко Михаилу Гавриловичу, который был замом Беляева, когда того назначили командиром 12-го иап.

Он заслуженный летчик-штурмовик, воевал с 1941 года, Герой Советского Союза. Призвали его в свое время из гражданской авиации (у него, между прочим, был значок «миллион километров»), и как человек он замечательный был… Но очень мягкотелый – не был он командиром, строго говоря. Сугубо гражданский человек. Я не помню, чтобы он у нас летал на боевые задания на истребителе, и на его самолете летали другие летчики, поскольку этот Як-9 был приписан к звену управления.