— Что за бред?

— Меня зовут. Все время: «Ты наша. Иди к нам. Ты наша. Иди к нам. Мы можем все. Ты можешь все. Ты теперь наша. Мы теперь твои»… И какие-то тени… И все. Холодно… Почему так холодно? — Ее глаза закрывались, она уже ничего не соображала.

— Хватит! — Лупе, и когда вошла только! — решительно обняла Герику и вывела из комнаты. — Совесть надо иметь, она же сейчас упадет!

— Прости, — механически откликнулся Симон, — мы не сделали с ней ничего дурного, просто напомнили о Стефане.

— Стефан, — тихо проговорила Герика, позволяя Лупе увести себя из комнаты, — Стефан… — Дверь за обеими закрылась.

— Ну и что ты обо все этом думаешь? — Роман со вздохом опустился на массивный резной стул из черного дерева. — Проклятье, это прямо трон какой-то.

— Горная работа, они просто помешаны на устойчивости… А думать об этом должен ты, а не я, ты мне ничего не рассказывал. Я понимаю, что в Замке творится что-то крайне скверное и подлое, что нам всем что-то грозит, но что? Война? Рабство? Эпидемия? Вселенский потоп? Пришествие мессии?! Может, ты все же соизволишь мне все рассказать?! — Симон прервал сам себя, так как Роман его не слушал. Он стоял с удивительно глупым лицом, таким, какое бывает у человека, увидевшего наконец очевидное.

Казалось, еще мгновение, и красавец-эльф как какой-нибудь житель Фронтеры стукнет себя по лбу и воскликнет: «Прах меня побери, как я раньше не догадался!» Однако Симону не было предначертано узреть самоуничижение знаменитого менестреля. Пронзительный крик, раздавшийся из глубины дома, заставил обоих — и Романа, и Симона броситься на помощь.

Герика извивалась на полу с искаженным от нестерпимой боли лицом и кричала. Роман и Симон вдвоем едва смогли скрутить корчившуюся в припадке женщину.

— Что случилось? — прокричал Роман, пытаясь перехватить руку Герики так, чтобы можно было нащупать пульс.

— Не знаю, она даже была лучше, чем всегда. Сидела, плакала, пыталась мне что-то рассказать про Стефана, а потом увидела его браслет, что ты принес, и попросила его на память. Я не могла ей отказать, я была рада, что она… Ну что она ведет себя, как будто… Ну, она была в этот миг в своем уме…

— Она надела браслет, и что?! — перебил ее Роман, губы которого внезапно побелели.

— Закричала и упала, а после вы видите…

— Надо скорее снять браслет. Держи ее, — вскинулся Симон, — или нет, держать буду я, а ты лучше меня знаешь, как эта штука застегивается!

— Нет! — заорал Роман. — Ни в коем случае! Это наше спасение, это счастье, что она надела эту вещь…

— Ты! Ты думаешь, что говоришь?! — Лупе была вне себя… — Она же умрет! Или потеряет ребенка!

— И хвала Творцу, вернее, Проклятому! Мы… мы были слепы, как хафашь в полдень! Если бы она выносила ребенка, если бы его воспитал Михай, нас бы… Тарру уже ничто бы не спасло.

— Чушь! Откуда ты можешь знать такое! Мы должны спасти ее и дитя тоже… Дети все невинны! Лупе помогай! — Симон, возмущенный до глубины своей лекарской души, выглядел даже величественно. Лупе, вздрогнув, решительно навалилась на Герику. И тут Роман, выпустив бьющееся тело королевы, выхватил кинжал:

— Если ты не прекратишь, Лупе, мне придется тебя остановить силой! Это не ребенок! Это чудовище, воплощение Осеннего Кошмара! И я его уничтожу, даже если мне придется пролить вашу кровь!

— Ты думаешь? — На лице Симона читалась напряженная работа мысли. Лупе соображала быстрее.

— Он прав! — выдохнула она враз посеревшими губами. — Прав! Плод рос слишком быстро для человека. Стефан не мог этого сделать… И ты не мог так ошибаться… Она зачала от… От кого?!

— От того, что вошло в короля после смерти Стефана и Зенона…

— А сейчас плоду не менее шести месяцев… Месяц за три… Невероятно…

— Прекрати думать, когда надо работать руками. Даже я вижу — у нее начались схватки, — выкрикнула Лупе, — помогите же ей!

— Да, действительно, — Симон наклонил круглую голову, словно собираясь кого-то боднуть, и совсем другим, «лекарским» голосом добавил: — Лупе, нагрей нам воды! Живо!

Лупе бросилась на кухню.

… День погас и родился снова, когда все было кончено. Вокруг затихшей Герики хлопотала Лупе. Роман и Симон с ужасом смотрели на ребенка. По всем законам младенец, рожденный на неполном третьем месяце, должен был быть мертв или, вернее, еще не жив. Этот же… Эльф понимал умом, что держит в руках воплощение Врага, которое должно быть уничтожено, но не мог решиться. Ребенок был как ребенок — с руками и ногами, без рогов и хвоста.

Роман беспомощно смотрел на медикуса, лицо бедняги было смертельно бледным, но он все-таки был ученым и слишком рано и страшно познал, что долг врача иногда требует невозможного. Серые глазки Симона в упор взглянули на эльфа, и тот кивнул. Удар кинжалом должен положить конец существованию младенца, но стальное лезвие переломилось, даже не достигнув ребенка, а рука лекаря повисла плетью. И вот тут-то Роману стало по-настоящему страшно.

За стеной все глуше слышались стоны Герики, перемежаемые торопливыми утешениями Лупе. Осенний ветер выл под окнами, как отчаявшийся пес, а в маленькой комнатке висело безмолвие.

Младенец лежал тихо — не плакал, не корчился, не двигался, только смотрел пустым, холодным взглядом. Роману же казалось, что он видит, как вокруг в узел закручивается проклятый серый туман. Жалости и нерешительности эльф-разведчик более не чувствовал, только лихорадочно соображал, что делать. Этого — способа уничтожения Воплощения — они не предусмотрели. Да и не могли предусмотреть, слишком все неожиданно вышло. Демонов из сказок полагалось убивать девятью специальными кинжалами, но это был не демон… Хотя…

Если браслет из шкатулки Рене вызвал преждевременные роды, если из-за него пошло все не так, как хотели «ТЕ» (Роман сейчас не пытался понять, кто же эти «те»), то кольцо Проклятого! Не для того ли Эрасти его оставил на земле… На случай, если что случится…

Эльф поднял брошенный во время ссоры кинжал — изделие, которым могли гордиться староэльфийские оружейники. Кинжал, кстати говоря, тоже не простой. В век Алмаза простых вещей и не делали. Что ж, сейчас все и прояснится. А если не удастся? Тогда отвезти отродье к Сумеречной в Тахену… Может быть, она…

Но этого не понадобилось. Рука с кинжалом с размаху вошла во что-то холодное и упругое. Кожу кололо, в ушах раздавался звон, перемежающийся свистящими воплями, но конец начавшегося светиться кинжала неумолимо приближался к тельцу младенца. Тот пошевелился, в глазах-провалах засветились нехорошие искры, у Романа словно бы сжало ледяной рукой сердце, по спине стекали противные струйки холодного пота, но он продолжал свое дело, всю свою силу вкладывая в руку с кинжалом. И тут перед эльфом возникло странное лицо. Надменное и неимоверно красивое, оно было бы точной копией того явившегося из древнего камня существа, что привиделось Роману в ночь, проведенную в Кабаньих топях, если бы не белесые пустые глаза. Каменный, тот не был ни злобным, ни жестоким, ни чудовищно равнодушным, этот же… Видение буравило эльфа яростным взглядом, но в нем помимо ненависти читалось что-то другое. Страх?