– Твой дед-начальник мне мешал. Много суеты было, мои люди и твари уходили далеко и навсегда, терялись. Я пожелал ему зла, и он сгинул.

– Ты… донес на него? Оклеветал?

– Я пожелал ему зла, – презрительно повторил Чимит. – Чего больше надо? А ты не хочешь, чтобы я заплатил тебе долг за твоего деда.

Для Олега все это казалось непостижимым, голова у него шла кругом, и он пришел к выводу, что имеет дело с умалишенным.

– Если ты передо мной в долгу, то почему требуешь от меня услуг? – спросил Олег.

– Глупец и недоросток. Ты ведь знаешь, за что платишь. Ты свободен, можешь не платить, можешь уйти, можешь остаться. До зимы тебя не тронут. Чем дольше платишь, тем дольше не тронут. У тебя есть выбор, а твой дед не был свободен, мог бы стать, но не стал. Я пожелал зла несвободному, такое зло легкоосуществимо, но оставляет долг перед наследниками. Мой долг – это и есть твое наследство. Возьмешь, когда придет срок. Я тебя ждал годы.

– Но я мог и не прийти… Это случайность, что я здесь. – Олег по-прежнему ничего не понимал.

Но Чимит, похоже, уже ругал себя за то, что удостоил Олега столь длительной беседы, потому что, не сказав больше ни слова, скрылся в темноте своего дома.

* * *

В отеле Феликса Вольфа знали, он нередко наведывался в Дрезден по своим ответственным и конфиденциальным делам и всегда останавливался в этом отеле, который назван был по имени города. Знакомый пожилой администратор, протягивая Феликсу Вольфу и его супруге книгу регистрации и деликатно указывая мизинцем место, где им следовало расписаться, позволил себе фамильярный вопрос:

– Так, стало быть, у вас двое деток, полковник? Что за ангелочки! Младшенький очень шустер и смышлен, сразу видно. За ним глаз да глаз, э-э?

Полковник сдвинул табачные брови и перекосил щеку так, что веснушки на одной половине лица слились в одну большую рыжевато-зеленую тень. Он с деланым недоумением взглянул на администратора, и тот понял, что его смелые домыслы по меньшей мере неуместны. Он стушевался, потупил взгляд, завозил руками, перекладывая на стойке мелкие предметы, и официально-почтительным тоном сообщил:

– Номер триста двадцать второй, с телевизором и удобствами. Три комнаты, четыре спальных места. Третий этаж. Добро пожаловать, полковник Вольф. Э-э… герр полковник Вольф. Добро пожаловать, фрау полковница.

Герр полковник Вольф, в своей кастовой среде обычно именуемый товарищем полковником, казалось, нисколько не смутился подобострастием служащего гостиницы, а фрау Лора даже была польщена устаревшим титулованием. Устаревшим до такой степени, что оно приобрело антикварную ценность, такую же, как ее пуфы и креслица или овальное зеркало на туалете вишневого дерева, зеркало, несколько затуманенное без малого двумя столетиями, а потому гуманно или, может быть, попросту лениво отражающее лишь то, что должно отражать, без досадных подробностей.

Супружеская пара Вольфов даже не заметила замаскированной издевки, которую позволил себе администратор, упиваясь своею тайной лакейской победою. Зато ее заметила Сабина и, от неловкости за родителей опустив глаза, покраснела неровными пятнами и стала похожа на «мраморной», бело-розовой, окраски бальзамин, украшающий балкон фрау Лоры. Франик смотрел на Сабину, высоко подняв брови и удивленно округлив глаза. Но потрясен он был не ее красотою, на которую не было покамест и намека в этом неоформившемся воробье, а тем, что Сабина Настоящая, оказывается, имеет над ним некую власть. И выражается эта власть в сладостно тревожащих ощущениях, от которых он не имеет воли и не хочет отказаться. Что касается Сабины, то она, ошеломленная тем, как Франик смотрит на нее, согнула вдруг руки под малоблагородным предлогом обкусывания заусениц вокруг ногтей и локтями плотно прикрыла предмет своей давешней гордости. И зря, потому что Франик почувствовал, что взял реванш, что он по-прежнему главный, что он по-прежнему задает тон в квартете, который состоит из него самого и трех Сабин – Бумажной, Настоящей и Идеальной. Что Сабина по-прежнему готова повсюду следовать за своим повелителем, под его узким, неравномерно выцветшим плащом, грязноватым и пыльным, словно хвост бродячего кота…

Так они познали друг друга, Сабина и Франц. Миг постижения краток, мир постижения вечен, но этот счастливый мир мы зачастую покидаем не по собственной воле, зачастую нас буквально за шкирку вытаскивают оттуда – совершенно беспардонным образом.

– Сабина! Франц! Очнитесь, дети! Не столбняк ли на вас напал? Не может быть, чтобы вы так устали с дороги. Меня так нисколько не разморило! – весело щебетала фрау Лора. – Мы отправляемся обедать. Вам следует посетить туалетную комнату и вымыть руки с мылом. Затем Феликс отправится вершить свои важные дела, а мы, разумеется, двинемся к Цвингеру. Шнеллер, голубчики, шнеллер! И еще Эльба, мост Августа. Вид на Дрезден оттуда, с моста, я имею в виду, просто изумительный. Ах, как приятно! И погода!..

Но за обедом фрау Лора переоценила свой аппетит и несколько увлеклась десертом. После достойной порции яблочного штруделя ее разморило. Поэтому, проводив детей до Театральной площади, она уселась в тенечке на скамью и, не без изящества обмахиваясь надушенным старомодными цветочными духами платочком, сообщила, что будет ждать здесь, пока дети знакомятся с историческим центром. Возможно, она осмотрит сувенирные киоски. В крайнем же случае, если они разминутся, то всегда можно встретиться в отеле. Ведь Франц, как мужчина, не оставит Сабину, а Сабина поможет Францу сориентироваться, чтобы тот случайно не нарушил каких-либо традиций в незнакомой стране.

– Если вы пойдете налево, то выйдете к Цвингеру, дети, – махнула ароматным платочком фрау Лора, – направо будет резиденция Веттинов, это саксонские монархи, Франц. Они устраивали у себя рыцарские турниры. Представь: страусиные перья, звон щитов, треск преломляемых копий, дамы машут вуалями и в волнении обмирают… А прямо перед вами в центре площади – Земпер-опера. Я нередко бывала там в юности наездами из моего дорогого Мейсена. Меня сопровождали молодые люди в таких забавных, узких и коротковатых брючках, с прическами треугольной башенкой. Они были большие модники, но вели себя очень пристойно. Один из них впоследствии окончил консерваторию и поступил в оркестр этой самой оперы. Он играл на английском рожке. Какое волшебное звучание у этого инструмента! А у меня всегда замирало сердце при виде тех великолепных пантер над порталом. Мои старые знакомые киски. Что за звери! Необыкновенные! Обычно после спектакля я подолгу не могла уснуть, представляя, как я под звуки «Полета валькирий» несусь в колеснице, запряженной черными пантерами. Они свирепы, но послушны моей руке, сжимающей вожжи, они готовы растерзать любого, вставшего на моем пути. Ветер бьет в лицо, туника облепляет тело, мои буйные кудри сметают облака…

– Мамочка, я совершенно точно помню, что у тебя не было никаких кудрей, – встряла Сабина, – на фотографиях у тебя короткий боб – просто немного взбитые прямые, остриженные ступеньками волосы. И две пряди острыми серпиками на щеках.

– Боб! Что ж с того? Ваше поколение чрезвычайно прямолинейно, Сабина, – недовольно заметила фрау Лора, которую вернули с небес на землю. – Воображение ваше небогато, если не сказать убого. Вы даже в воображении, даже во сне не способны к полету.