первую попавшуюся папку, быстренько пролистал ее содержимое. И пока листал, глаза у особиста становились круглее и круглее.

— Ты сам-то сюда заглядывал? — спросил Серов, продолжая листать бумаги.

— Ну что ты, — усмехнулся я, — как можно⁈.

Мужчина поднял на меня убийственный взгляд, пришлось покаяться:

— Одним глазком.

— Лучше остановись на первом варианте, — совершенно серьезно посоветовал Антон Васильевич, — а то, может так получиться, один глазок придется выколоть, когда ребята почитают.

— Ладушки, — миролюбиво согласился я.

— Но можно посмотреть двумя глазами, — вдруг сменил тон Серов. — Для этого нужно всего лишь присоединиться к нашим прекрасным структурам.

Я рассмеялся в ответ:

— Спасибо за щедрое предложение, Антон Васильевич, но нет.

— Отчего же? — удивился Серов. — Ты так и так с нами работаешь. Методы у тебя, правда, оставляют желать Лютого, но эффективно, тут не поспоришь.

— Это я от любви к искусству.

— Все-таки подумай. У тебя прекрасно получается, мне такой кадр не лишний будет.

— Прости, Антон Васильевич, но ты не назовешь мне ту сумму, что заставила бы бросить все свои амбиции и обзавестись кабинетом на Лубянке, — искренне покачал я головой.

Но Серов дураком не был, знал, на что давить:

— Зато мы сможем дать защите тебе и твоей девушке, — предложил он.

Впрочем, и я тоже кое-чего понимал в жизни:

— Мы живем в мире, где защиту могут дать только сила и репутация. И вот репутация пацана без тормозов эффективнее, чем погоны… Кого ты там, кстати, мне сможешь дать на старте-то без офицерского образования?

Серов недовольно цокнул.

— К тому же, — продолжил мысль я, — у вас в центре столицы один придурок по науськиванию другого имбецила устроил теракт. И никакие погоны не помогли бы мне навестить Распутина для задушевного разговора. Наоборот, ты бы первый орал, что я позорю честь мундира, компрометирую систему, и вообще.

Особист посмотрел на меня, как на упрямого мальчишку, отказывающего надевать шапку в −30. Впрочем, меня такой игрой в гляделки было не пронять.

— Мы закончили? — спросил я, игнорируя весь этот «взрослый» серьезный взгляд.

— Пока да, — нехотя ответил Серов. — Но мы с тобой об этом еще поговорим.

— Я бы удивился, если бы нет, — усмехнулся я.

Мы пожали друг другу руки, и я вернулся к Корсаковым.

— Полагаю, нам нужно пообщаться в менее тревожной обстановке, — озвучил дельную мысль я. — Здесь неподалеку есть один недурственный бар, предлагаю продолжить диалог там.

Корсаков бы с удовольствием отказался, но Василиса за всех решила:

— Ужасно хочется кофе! Поехали, пап.

Москва, бар «Северное сияние», Александр Мирный

В полшестого утра бар Ермаковых больше походил на побоище. Уже не было громкой музыки, полуголые девицы не извивались на полках с выпивкой, последние выжившие посетители принимали кофейные дозы, чтобы дотащить себя до такси.

Нам отвели вполне уютный столик в дальнем уголке, где официант бы с легкостью увидел, что его зовут, но при этом льющаяся из колонок сонная мелодичная музыка для догоняющихся скрадывала разговор от посторонних.

— Ты мне не нравишься, — прямо заявил Корсаков, едва мы сели за стол и заказали по чашке крепчайшего кофе.

— Было бы странно, если бы нравился, — миролюбиво согласился я.

Мужчина нехорошо прищурился.

— Ты гол как сокол и не имеешь права пудрить мозги моей дочке.

— Ну, это не совсем верное утверждение, — вздохнул я. — У меня неплохой доход с клуба, владельцем которого я являюсь. Совладельцем, точнее. Одной месячной выручки с него хватит, чтобы Василиса могла себе ни в чем не отказывать, создавая свой продукт.

— Ты — пацан, и если тебе позволили поиграть в дельца, то только для того, чтобы побыстрее слить!

— Я умею считать деньги, Олег Юрьевич, — проговорил я максимально жестко. — И с удовольствием инвестирую их в вашу дочь. Так что не понимаю сути претензии.

— Ты не нужен моей дочери, чтобы добиться успеха, — зло процедил Корсаков.

— Папа, я сама решу, кто мне нужен! — возмутилась Василиса, решив присоединиться к нашему теплому диалогу. — Перестань говорить обо мне так, словно я здесь не присутствую!

— Ты уже сама нарешала! — холодно заметил мужчина, махнув в мою сторону рукой. — Связалась черт знает с кем, и что из этого вышло?

— Ну, вышло, как по мне, довольно неплохо, — заметил я. — Василиса получила инвестиции, взяла на подряд специалистов рода Лобачевского, завязала полезные знакомства среди аристократов, в том числе подружилась с княжной Демидовой и боярышней Нарышкиной. Не так уж и мало.

— Да! — подтвердила девушка, кинув на отца пламенный взгляд.

Но Корсакова эти доводы мало убедили.

— А если бы ты была внутри⁈ — завелся мужчина. — Ты что, не понимаешь, что охотиться будут за ним, а пострадаешь — ты!

Олег Юрьевич посмотрел на меня с нескрываемым гневом:

— Ты не сможешь ее защитить!

— Смогу, — спокойно возразил я. — Потому что в отличие от всех остальных, я не боюсь применять силу там, где это нужно для качественной аргументации. А потом, когда проект Василисы наберет обороты и превратится в самый популярный онлайн-сервис империи, ее будет защищать государство. Император не позволит никому угрожать настолько ценному кадру.

Корсаков открыл рот, чтобы продолжить лаяться со мной, но я не стал давать мужчине вставить слово.

— Я даю Василисе возможность реализовать свой потенциал, получить положение в обществе, встать на ноги. А что предлагаете ей вы? Сидеть у окошка за вышивкой и смиренно ждать мужа с работы, наваривая ему борщи и выпекая пирожки? — спросил я. — При всем уважении, Олег Юрьевич, но ваше здоровье оставляет желать лучше. Невооруженным глазом видно, что ваше время на исходе. Кто позаботится о вашей дочери после вас? Братья? И кем она при них будет? Приживалкой? Бедной родственницей? Жены ваших сыновей будут стремиться от нее избавиться, кому нужна такая бедная родственница? Такое будущее вы желаете для своей дочери? Или, может быть, хотите ее продать в аристократический род, где Василиса всегда будет на третьих ролях, без права на мнение, ведь ее с улицы взяли? Не секрет, как относятся к таким женам в среде благородных.

Я посмотрел на мужчину тяжелым взглядом и подвел черту:

— Со мной ее ждет социальный лифт, достаток и будущее.

Корсаков смотрел на меня, и сложно было понять, что его мучает больше — желание проораться на меня или желание сдержать подступающий приступ кашля.

— Папа, — подала голос Василиса, накрыв сжатую в кулак руку мужчины своими ладошками. — Я понимаю, что ты беспокоишься. Но это моя жизнь, и я вправе распоряжаться ей по своему усмотрению. Я совершеннолетняя.

Корсаков сделал глубокий вдох, удерживая приступ, и проговорил:

— Совершеннолетняя, да. И как совершеннолетняя, ты заключила со мной договор. И если ты думаешь, что я отзову его после того,