Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А вот это уже было что-то новенькое. Раньше птенец совершенно не возражал побыть наедине с собой. Похоже, он и своей тени теперь боялся. Аргза заметил вдруг – только сейчас, когда появилась возможность по-настоящему внимательно его оглядеть, – что в синеве волос эрландеранца прорезалась первая седина. Что-то болезненно защемило внутри от этого осознания.
– Глупый, – вздохнул он и притянул его к себе, поглаживая по голове и спине. – Это не наказание. Это отпуск. Очевидно, тебе просто необходим отдых. Ты ведь любишь природу, верно? Здесь тебе полегчает. Я вернусь за тобой через месяц. Или раньше, если тебе что-то понадобится. Я починил твой маячок и немного его подкорректировал, так что теперь я найду тебя без проблем. Ничего не бойся, хорошо? Я прилечу по первому твоему зову.
Он ненавидел, когда голос его против воли начинал звучать так нехарактерно мягко, но ничего не мог с этим поделать. По-другому разговаривать с этим больным несчастным ребенком просто не представлялось возможным. Это подействовало: Сильвенио немного расслабился в его руках, перестал так испуганно дрожать. Взгляд его стал чуть более осмысленным. Аргза, не сдержавшись, наклонился, припал сомкнутыми губами к синей макушке, уже не такой пушистой после пребывания в кладовке.
– Можешь меня отпустить, – напомнил он, отстраняясь.
Сильвенио сглотнул и послушно отошел на шаг. Аргза посмотрел на него: теперь в голове роились непрошеные сомнения. Он ведь… не сделает с собой ничего глупого?
– Ты должен дождаться меня, пташка. Слышишь?
Сильвенио деревянно кивнул, не сводя с него глаз. Улетал Аргза с тяжелым сердцем.
Месяц прошел как в тумане: Аргза спал, ел, пил, грабил, заключал сделки – и вроде бы совершенно не думал о Сильвенио. В то же время сам образ Лиама почти беспрерывно маячил где-то на фоне сознания, заставляя Паука не улетать далеко от Кси-Браш-Лавира и крутиться поблизости. Лиам не позвал его ни разу, сигнал от маяка чинно оставался в пределах заповедника и не угасал, настроенный на жизненные показатели носителя ошейника. Все было спокойно и хорошо – настолько, что хотелось побыстрее закончить с этим ожиданием.
Когда он вернулся на Кси-Браш, там было солнечно и почти жарко. Сигнал провел Аргзу сначала через небольшую цветущую рощицу, затем – вдоль берега озера. Еще прежде, чем темная точка на светлом песке преобразовалась в одинокий человеческий силуэт, Аргза убрал дисплей с сигналом, уже зная, что не ошибся.
Сильвенио лежал на песке, обнаженный по пояс, и улыбался припекающему солнцу, закрыв от удовольствия глаза. Бинт с правого запястья был уже размотан и вызывающе торчал из кармана расстеленной рядом рубашки, оставшейся еще из памятного бара, где Лиам работал официантом. Аргза любовался какое-то время, не желая спугнуть очарование картины, а потом сел рядом и хозяйски провел ладонью от его живота до щеки.
– А если бы это был какой-нибудь турист, решивший совратить вылезшую на берег невинную русалку? – поинтересовался он насмешливо, изо всех сил пытаясь сдержаться и не наброситься на эту «русалку» прямо сейчас.
Тот потерся о его ладонь щекой, как кот.
– Я знаю звук вашего корабля, сир, – отозвался Лиам тихо, открыв глаза и посмотрев прямо на него. – И я знаю ваши руки.
Его взгляд, его умиротворенная улыбка, его расслабленные движения – все было абсолютно новым. Аргза всматривался в него, как мог, но так и не находил отголосков ни прежней затравленности, ни душераздирающего отчаяния. Похоже, «отпуск» пошел ему на пользу.
– Ты в порядке? – спросил Аргза, продолжая неосознанно гладить его лицо.
– Да. – Лиам сел. Глаза его сверкнули в солнечном свете каким-то странным торжеством. – Я в полном порядке, сир. Благодарю вас. Мне и правда требовалось время, чтобы прийти в себя.
Аргза не стал подавать ему рубашку, чтобы посмотреть, как тот тянется за ней, открывая взору гибкую белую спину с налипшим на нее песком. Интересно, эти эрландеранцы вообще загореть не могут даже теоретически? Они оба поднялись на ноги. Когда Сильвенио как следует отряхнулся и оделся, они вместе пошли к кораблю. По дороге Лиам блаженно щурился на солнце, и Аргза едва не споткнулся пару раз, не в силах оторвать взгляд от его улыбающегося лица.
– Я мучился в первые дни, – поделился Сильвенио тем же ровным тоном. – Я был в совершенном раздрае. Я боялся спать, я плакал ночами. Еще и Контроль ослаб из-за эмоционального разлада, а действие выданных доктором обезболивающих закончилось… – Аргза нахмурился было, решив, что маленький нахал собирается его упрекать, но последовавшее за этим продолжение его удивило: – А потом я кое-что понял. Знаете… просто сидел на траве, слушал ветер и шелест листвы, дышал ароматами цветов… и вдруг среди всего этого ко мне пришло понимание. Теперь я знаю, что должен делать.
То, как он это сказал, – это прозвучало неожиданно твердо. Аргза немного подождал, однако подробностей Сильвенио раскрывать пока, похоже, не собирался. Пират не стал его расспрашивать. Сам расскажет, если захочет. Главное – чтобы продолжал улыбаться вот так и ценил свою дурацкую жизнь.
– И больше не желаешь мне мучительной смерти? – поддел его Аргза вместо этого.
Сильвенио искоса глянул на него из-под ресниц:
– Нет, милорд. Я искренне сожалею о том, что наговорил вам. Можно сказать, я пришел к согласию с самим собой по всем вопросам, включая вопрос об отношении к вам. У меня было много времени подумать.
До корабля они дошли как-то незаметно. Аргза остановился у трапа, повернулся к Лиаму, притянув его за руку – на всякий случай за ту, которая не была сломана. Чтобы окончательно удостовериться в правильности своего решения, чтобы отбросить малейшие оставшиеся сомнения, оставалось сделать только одно.
– Поцелуй меня, пташка.
Лиам улыбнулся еще радостнее. Протянул к нему руки, прося наклониться, привстал на цыпочки – и немного неловко прижался на секунду губами к уголку его рта. Скромен, как всегда. Аргза усмехнулся и привычно повернул голову, встречая его губы своими.
Вопрос, вернется ли прежний Лиам когда-нибудь, Аргзу больше не волновал.
Всю следующую неделю Сильвенио вел себя безупречно. Он явно стал более спокойным, без малейших препирательств выполнял все приказы, не делал страдальческий вид, а на пятую ночь, когда Аргза решился наконец снова привести его в спальню, не опасаясь еще одного срыва, – Лиам не возражал. Он ластился к нему, словно котенок, соскучившийся без тепла, засыпал на его груди, прижимаясь всем своим