Единственный звук — тихое жужжание стиральной машины. На всякий случай я держу в руках стопку грязной одежды. Сердце колотится, когда я неслышно спускаюсь по ступеням. Входная дверь все ближе. В пяти шагах, в трех. Вот я уже на нижней ступени. Дверь в одном шаге от меня.

— Бек? — Я оборачиваюсь. Мама стоит в гостиной. Она держит кухонные ножницы. Отец сидит на диване и смотрит на меня.

— Да?

— Куда ты собираешься?

— Я должна встретиться с Андополисом, — лгу я. — Он будет здесь с минуты на минуту.

— Ты несешь ему свое грязное белье? — спрашивает отец. Я не знаю, что сказать.

— Пусть он зайдет в дом. Если у тебя болит голова, тебе может стать плохо. Не следует ждать снаружи на холоде, — говорит она как ни в чем не бывало. Как будто она не держит перед собой острые блестящие ножницы.

Я перевожу взгляд с них на дверь. Я могла бы успеть выскочить, прежде чем она вонзит мне ножницы в спину. Отец встает, делает шаг между мной и дверью. Берет у меня из рук белье.

— Сделай, как просит мама, — говорит он.

— Ты не позволишь подравнять тебе волосы? — спрашивает она, глядя на мои секущиеся концы. Я сглатываю.

— О’кей.

Она усаживает меня на кухне и накидывает мне на плечи полотенце. Отец стоит позади нас и смотрит.

— У тебя всегда были такие красивые волосы. Не могу поверить, что ты их так запустила, — сетует она, расчесывая пряди. Зубья царапают мне кожу головы. Это не долго, не волнуйся. Винс может зайти и поговорить с тобой и отцом. Я хотела бы послушать, как там все продвигается.

Я пытаюсь оглядеться и понять, в комнате ли еще отец. Она рывком разворачивает мою голову обратно, и я смотрю только вперед.

— Мы же не хотим, чтобы было криво.

Холодные ножницы прикасаются к моему затылку, к шее; я слышу щелканье острых лезвий, когда они отрезают волосы. Мои руки крепко сжаты в кулаки под полотенцем.

— Будет выглядеть намного лучше.

— Спасибо. — Мой голос снова странный и высокий; я слышу в нем собственный страх. Но она, кажется, ничего не замечает.

— Мило и аккуратно, как раньше. — Я чувствую ее дыхание на затылке, когда она говорит.

Откуда-то из глубины дома раздается странный звук. Какой-то сдавленный плач.

— Что это было?

— Ты о чем, милая?

— Этот звук.

— Я ничего не слышала.

— А где папа?

— Наверное, прилег.

Я снова слышу этот мучительный звук.

— Приподними подбородок, — командует мама, поворачивая мое лицо так, чтобы я смотрела на нее. Она подносит ножницы к моему уху.

— Мне правда нужно проверить, здесь ли уже Андополис, — говорю я, глядя ей прямо в глаза. Почему я никогда не замечала, какие странные у нее глаза — стеклянные, блестящие, они никогда по-настоящему не сфокусированы на тебе.

— Почти закончили, — отвечает она.

Громкий гулкий хлопок. Я подскакиваю на месте.

— Осторожно, милая. Я не хочу тут мусорить.

— Что это было?

Она не отвечает. Ножницы щелкают снова и снова. Я чувствую, как по щекам катятся слезы, и я не могу их остановить. Звук напоминал оружейный выстрел. Мне нужно выбраться отсюда. Но она может перерезать мне горло одним движением ножниц.

— Пожалуйста, мама!

— Секунду, Бекки, — говорит она.

Я беззвучно плачу, прислушиваясь к отцу, но слышу только тишину. Затем она стягивает с меня полотенце.

— Сходи посмотри в зеркало! — говорит она. — Думаю, тебе понравится.

Я быстро поворачиваюсь и практически бегу к входной двери. Она не удерживает меня. Я могу идти. Я поворачиваю ручку, но она не двигается. Дверь не заперта, но не открывается. Я наваливаюсь на нее, отчаянно пытаясь открыть.

— Осторожно, Бек. Ты ее сломаешь, — говорит мама, проходя мимо с совком и щеткой.

Я замечаю: что-то подсунуто под дверь с другой стороны. Снова наваливаюсь на нее, больно ударяясь плечом, но она не поддается.

Краем глаза я вижу лицо Бек. Искаженный от боли рот, полные страха глаза. Я оборачиваюсь. То, что я вижу, — зеркало в прихожей, и это мое собственное отражение. Мои волосы пострижены в форме аккуратного боба, как у Бек. Я вижу то же самое, что видела она перед смертью. Наконец я знаю, что с ней случилось, и теперь мы разделим одну судьбу.

Потом я чувствую запах дыма.

22

Бек, 18 января 2003 года

Бек хотела начать день правильно. Она медленно приготовила себе мюсли, и даже мелко порезала туда яблоко. Вообще-то она собиралась делать это каждое утро, но как-то все руки не доходили. Полноценный завтрак важен. Мама всегда так говорила. Бек ела медленно. Торопиться все равно некуда. У нее уже нет друзей, с которыми нужно встречаться. Бек решила даже вымыть посуду, возможно, чтобы отложить принятие решения, чем заняться сегодня. Она аккуратно протерла миску и кофейную чашку и поставила их обратно в буфет, как всегда делала мама.

Поразительно, как ночной сон может все изменить. Вчера вечером Бек чувствовала невыносимую обреченность. Но сегодня все это казалось таким глупым. Таким драматичным. Она помнила, что раньше тоже испытывала подобное, но ничего плохого никогда не случалось.

Сегодня утром в глубине души она знала, что все будет хорошо. Вчерашние мрачные мысли исчезли, и она больше не чувствовала себя такой беспомощной. Сегодня она все изменит. Позвонит Эллен и скажет, что больше не хочет работать до закрытия кафе. Потом напишет Лиззи сообщение — извинится и скажет, что готова ждать ее прощения сколько нужно. Всего это, конечно, не исправит, но с планом она почувствовала себя намного лучше. Все встанет на свои места; она была уверена в этом. Как только найдется телефон. Бек не могла поверить, что настолько разозлилась вчера вечером, что швырнула его куда-то. Она развеселилась, представив, на что это было похоже со стороны, но и немного гордилась тем, какой крутой выглядела.

После душа она надела чистое хлопковое платье. Решила, что не собирается проводить целый день за уборкой. Она куда-нибудь сходит. Может, встретится с кем-нибудь из школы, кого давно не видела. В конце концов, нелепо иметь только одну лучшую подругу. Она знала, что многие в школе хотели бы общаться с ней чаще, но раньше ее и так все устраивало и она просто послала бы их. Но не сегодня. Она провела много времени перед зеркалом, распрямляя волосы и пытаясь нанести идеальный макияж. Все-таки, когда она знала, что выглядит хорошо, все казалось проще.

Она встала, отвернулась от зеркала, сосчитала до трех и потом резко развернулась обратно и