Так время подошло к октябрю 1823 года, которому суждено было стать началом более крупных событий. Казбич, бывший душою и всех предыдущих мелких нападений, появляется теперь на берегах Кубани с сильной партией и открывает ряд враждебных действий, поведших за собою ответные походы Власова за Кубань. Уже давно ходили слухи о приготовлениях Казбича. Еще в августе получены были верные сведения, что, уезжая к натухайцам, он посылал беглого черноморского казака, какого-то Андрея, служившего не раз и прежде вожаком для черкесских партий, осматривать переправы через Кубань, а между тем в его владениях уже собирались значительные партии. Говорили, что перебежчик с двумя черкесами три дня ходил по Кубани, высматривая броды, и наконец отправился к Казбичу. Нужно было ждать скорых нападений.

И вот девятого октября, часу в девятом вечера, черкесы появились на Кубани. До ста всадников засело в лесу против Александровского поста, а передовой разъезд начал переходить Кубань вброд в версте от постовой вышки. Был густой туман, постовые казаки беспечно вели к водопою своих лошадей и как раз попали бы на черкесов, но, к счастью, часовой заметил неприятелей и дал выстрел. Казаки, забыв о водопое, вскочили на лошадей и поскакали обратно к посту, а ив поста тем временем человек тридцать черноморцев уже заняли берег, и едва партия, выехавшая из лесу, стала спускаться к броду, открыли огонь. Из Екатеринодара также прискакал резерв. Горцы повернули назад и скрылись в лесу. На другой день узнали, что с партией был сам Казбич и что он легко ранен пулей в шею.

С вечера одиннадцатого октября разнесся слух, что неприятель в значительных силах стоит по ту сторону Кубани против Елизаветинского селения. Нужно сказать, что в этом месте течение Кубани, четыре раза переломляющееся почти под прямым углом сначала к югу, потом к западу, затем к северу и опять к западу,– образует обширный четырехугольник, северную сторону которого составляет почтовая дорога из Екатеринодара в Тамань.

На двух концах этой последней стороны и расположены были два сильных поста: Елизаветинский на западе, и Александровский на востоке, а между ними, почти в центре четырехугольника, стоял пост Могильный. Можно было ожидать нападения со всех сторон этого выдвигающегося вперед далеко за линию четырехугольника, и Власов, немедленно приехав на Александровский пост, сдвинул сюда все конные казачьи резервы. Подполковник Ляшенко занял позицию перед Елизаветинским постом, прикрывая селение; полковник Табанец стал между ним и Власовым, против Могильного поста, а на Могильный пикет, устроенный на высоком кургане, откуда видно на далекое расстояние, была послана сотня казаков под командой сотника Скакуна. Сильный разъезд в то же время пошел к Тимошевскому куту, где Кубань по обеим берегам покрыта то лесом и кустарником, то камышами и густой травой, и повсюду усеяна кочкарником.

В десятом часу ночи Ляшенко прислал сказать Власову, что в Тимошевском куте, около впадения в Кубань речки Афипсы, слышны сильный шум и даже плеск воды, вероятно, от плывущей через реку конницы. Густой лес и широко раскинувшийся прибрежный камыш, однако, скрывали переправу.

Еще не начинался рассвет, как масса неприятельской конницы выдвинулась из камыша. Часть ее бросилась к Могильному кургану, зажгла кордонное сено и атаковала казачий пикет; большая, обогнув его, на полных рысях понеслась налево, на Елизаветинское селение.

Только быстрые движения неприятеля не позволили Власову отрезать его от переправы и заставили встретиться с ним лицом к лицу. Пока Скакун отстаивал Могильный пост, главная масса черкесской конницы уже достигла Елизаветинского селения. Ляшенко встретил ее пушечным огнем. На помощь к нему прискакал Табанец с двумя своими сотнями и подоспели резервы окрестных куреней. Но черкесы надеялись сломить эту живую стену и несколько раз бросались в шашки, чтобы прорваться в селение. Казаки, под прикрытием четырех орудий, держались стойко. Трудно сказать, однако, чем кончилось бы дело, если бы Казбичу не доложили, что Власов с другим казачьим отрядом скачет из Александровского поста наперерез ему, к переправе. Это неожиданное известие всполошило горцев; вся масса их, готовившаяся последним ударом сломить преграду, теперь поворотила к Кубани. К сожалению, только небольшая часть русского отряда могла настигнуть их; казаки собрались всего за час до набега, шли форсированным маршем, и лошади их были измучены, орудия застряли в кочках и не могли поспевать за конницей. Все это помешало Власову дружно ударить в пики, но почти у самой переправы небольшая казачья команда все-таки заскакала дорогу неприятелю. Казбич смял ее. Казаки дрались отчаянно, но панцири не поддавались ударам пик, и в рукопашной схватке урядник и два казака, сбитые с лошадей, были даже захвачены в плен. За эту минутную удачу горцам пришлось расплатиться дорого. Упорная схватка задержала отступление их и дала возможность подойти казачьей артиллерии. Но и к горцам в тот же момент подоспел их резерв, стоявший у Свиного ерика – небольшой речки, протекавшей между Могильным постом и Кубанью, и они, повернув коней, бросились на Власова в шашки. Сам Казбич дрался, как бешеный: ему разрубили левый висок и шею, проткнули бок пикой. Но он все-таки возвратился за Кубань на коне, покрытый кровью и не с пустыми руками – трое казаков остались в плену. Партия понесла большие потери, и даже левый берег Кубани, как доносил Власов, оказался упитанным вражеской кровью. В числе убитых находился сын старого Казбича, и тело его не было выручено.

Партия Казбича разошлась по домам.

Нападения черкесов на Черноморию, принявшие осенью 1823 года, в набеге Казбича, размеры открытой войны, вынудили генерала Власова ответить на них опустошением самих черкесских земель. И едва скопище Казбича рассеялось по домам, как Власов стянул к себе льготные казачьи полки и двадцать второго ноября перешел Кубань. Главной целью похода было показать шапсугам и абадзехам, приходившим с Казбичем, что их разбои не останутся безнаказанными. Но земли шапсугов и абадзехов были отделены от русских границ владениями народа хамышейского, который хотя и считался более мирным, но не упускал случая принимать живое участие в набегах на казацкие селения. Особенно враждебен был русским хамышейский князь Нагай-Крым-Гирей, имевший в своем распоряжении даже одно из орудий, розданных закубанцам еще в 1820 году турецким правительством, и хранивший его в одном из абадзехских аулов, верстах в шестидесяти от Екатеринодара. И вот первый удар Власова и был направлен именно на этот аул, причем прямо имелось в виду захватить орудие. Власов шел с одной кавалерией, ускоряя по временам свой марш и всячески стараясь проходить незаметно мимо попадавшихся на пути хамышейских селений.

В шесть часов утра отряд стоял уже вблизи враждебного аула. Полковник Табанец, с двумя сотнями спешенных казаков и с частью конницы, получил приказание идти вперед и с возможной тишиной обвести вокруг аула цепь, чтобы затем напасть на него совокупными силами. Но едва Табанец выступил, как в лагерь приехал сын одного из хамышейских князей, и для всех стало ясно, что аул теперь уже предварен об опасности. Действительно, вскоре послышались два ружейных выстрела и затем крик, вероятно, служивший сигналом для жителей. Табанец бросился на выстрелы – и сверх всякого ожидания, к удивлению даже самих проводников, наткнулся на довольно прочное плетневое укрепление с воротами, задвинутыми изнутри крепкими засовами, и с караульной, в которой горел тогда огонь. Пока шла перестрелка и пешие казаки ломали ворота, стало светать, а аул был еще далеко, почти на версту впереди, окруженный горами и лесом. Конечно, для казаков проскакать с версту было бы делом минуты, но путь к аулу пересекали две речки, Цаора и Ярки, заваленные большими колодами, очевидно, служившими ему защитой до постройки укреплений. И вот, как ни торопились казаки,– в ауле они уже никого не нашли: жители разбежались и скот был угнан. Только небольшой черкесский караул встретил русский отряд ружейным огнем, но и тот скоро рассеялся. В саклях повсюду были доказательства недавнего присутствия жителей: на очагах горели еще огни и оставалось на месте все горское имущество. Власов, подоспевший вслед за Табанцем с главными силами, бросился между тем в крайний от въезда двор, где, по словам лазутчиков, стояла пушка. Но там нашли только лафет, совершенно готовый к увозу, а самого орудия не было. Власов приказал искать, обещая награду тому, кто первый увидит его,– и орудие было разыскано казаком Кобыляцким под толстым слоем дубового хвороста, наваленного, очевидно, недавно, возле стенки какого-то сарая. Это была медная шестифунтовая пушка с изображением на ней луны.