«Признавайся — писала это с охуенно довольной улыбкой?» — строчу в ответ.

«Пушкина на вас нет!» — отвечает Заяц, и я тут же надиктовываю ей короткое четверостишие, вышедшее из-под пера Александра Сергеевича. Само собой — с великими и могучими русскими матами.

Она в ответ присылает голосовое сообщение, где с выражением декламирует «Лукоморье».

«Бармаглот Игоревич, кстати говоря…»

Я весь напрягаюсь, заранее зная, что чтобы она сейчас не написала — ржать я буду долго. Возможно даже в конференц-зале, среди приторных немцев с их деловыми лицами.

«Булочки зачетные — я бы вдула!»

Я икаю.

И первый раз за туеву хучу лет слегонца так краснею.

Приходится вспомнить молодость, пойти еще раз в холодный душ.

Заодно вспомнить, что от жесткого стояка это никогда ни хрена не помогало.

Но кое-как все же решаю свою «маленькую проблему», одеваюсь и лечу на конференцию.

И вот там начинается жара.

А том смысле этого слова, от которого я никогда бы не отказался, даже если бы сидел посреди Сахары, умирал от жажды и у меня не было бы даже капли воды.

Потому что черти Зайца явно вышли на охоту за моей шкурой.

Для разогрева она сперва интересуется, где я.

Пишу, что как раз сижу на скучной конференции, слушаю немцев в пол уха, потому что протираю дыры в ее утреннем фото.

Заяц ненадолго пропадает со связи, а потом присылает мне целое видео, пусть и короткое, на котором сидит за рулем «Ровера», слушает какой-то дикий тяжелый рок и медленно стаскивает через голову футболку.

Я громко откашливаюсь, чтобы проглотить тот странный звук в глотке, который рождается из дикого желания валить отсюда на хуй прямо в аэропорт.

Улучаю минуту и быстро набиваю: «Ты охуенная, Зая. Лифчик снимешь?»

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Да, я тупой. Ничего остроумнее придумать не могу, потому что кровь уже давно отлила от верхней части тела, и голова точно не участвует в мыслительном процессе.

«Только если в ответ пришлешь палевную фотку», — отвечает Заяц и вдогонку присылает кучу озорных смайликов.

Не до такой степени я все же отупел, чтобы не понять, какое фото она имеет ввиду.

Пишу, что согласен.

Она переспрашивает, соглашаюсь еще раз, пишу: «Мамой клянусь!»

Через пару минут мне прилетает еще одно видео.

Никаких наигранных недостриптизов: Заяц просто заводит руки за спину, расстегивает бюстгальтер, снимает бретели с плеч и медленно наклоняется грудью к камере. Ведет плечами — ее офигенные сиськи колышутся, взрывая мне мозг.

Я снова откашливаюсь, перекладываю ногу на ногу, благодарю боженьку, что надел пиджак и, извиняясь, выхожу.

Туалет тут был справа или слева?

Справа — угадал.

Захожу, закрываюсь, достаю телефон и на камеру снимаю, как расстёгиваю брюки, спускаю трусы и поглаживаю вставший к херам как болт член.

Пишу: «Это достаточно палевно»? — и отправляю.

Она отвечает мгновенно: «Это достаточно классно, чтобы я засунула руку себе в трусики прямо сейчас…»

Мне рвет крышу, потому что в ответ на это ее признание начинаю энергично подрачивать член, изредка сжимая тяжеленые тугие яйца. Снимаю ей короткое видео, отправляю, уговариваю себя, что даже отбитому мне все же должно быть стыдно кончать в раковину общественного туалета.

Заяц присылает видео… и идея кончить хоть как-то уже не кажется такой дикой.

Потому что на этом видео ее трусики отодвинуты в сторону, ноги раздвинуты, и она медленно поглаживает себя двумя пальцам между розовыми влажными складками.

— Зай, я тебя вылизать хочу, как дурной, — отправляю ей голосовое. Голос к херам сухой, трещит по швам вместе с моим терпением. — А потом отодрать в задницу.

Она присылает еще одно видео, и я с досады чуть не раздавливаю кулаком мраморную раковину. Потому что на этом видео мой Заяц степенно поправляет белье, натягивает джинсы и сводит ноги, как святая невинность. Переводит камеру к лицу, поправляет волосы и подмигивает мне как какая-то ведьма перед тем, как вколоть бедолаге-принцу двадцать кубиков любовного зелья.

— У вас там работа кажется, Бармаглот Игоревич? Не смею вас отвлекать. Но вечером вы должны погулять со мной по Берлину, с камерой, и все мне показать. Особенно музей «Порше».

Я поправляю одежду, жду, пока хоть чуть-чуть ослабнет эрекция и, выдыхая, пишу ей: «Хоть черта лысого, Зай».

Ухмыляюсь, заранее зная, что вот так у нас вся эта неделя и пройдет: будем играть в кошки-мышки.

Даже предвкушаю, как в итоге будут болеть яйца.

Но мне нравится наше «обнуление».

Настолько сильно, что в голове все равно зудит мысль о том, что рано или поздно нам придется поговорить о том, куда мы движемся на этот раз.



«Скажи пилоту, если он будет плохо и неаккуратно лететь, то после прилета я лично встречу его в аэропорту и натяну ему известно что — известно куда!» — пишу Бармаглоту, когда он присылает фото из аэропорта и сообщение, что пошел на регистрацию.

На самом деле, меня порядочно трясет.

Я боюсь летать одна, но еще больше боюсь, когда летит дорогой мне человек. Потому что самолет — он высоко и в небе, и я никак не могу повлиять на его безопасность.

Но это всего каких-то три часа.

Хоть я заранее выпила успокоительных, чтобы пережить их и не стать седой.

Вылет у Бармаглота в восемь тридцать вечера, так что я завариваю себе кофе покрепче и заранее одеваюсь, чтобы ехать в аэропорт. Ночью с этим не должно быть проблем, но все равно буду выруливать уже через час.

На всякий случай завариваю Марику чай с бергамотом — дорогой, привозной, как он любит. Купила по случаю большой пакет на пятьсот грамм.

И еще — пару рубашек. Оббегала весь город, пока нашла те, которые подошли по размеру к той его единственной, которая так и осталась среди моих вещей. Носила ее дома и случайно посадила пятно от кофе, которое так и не отстиралось. Сказала, что так и было задумано, чтобы был повод отжать.