Не прийти в Среднюю Азию России было невозможно, зато Англии в Средней Азии, если по справедливости, делать было нечего. Однако англичане не успокоились, тем более что генерал-адъютант фон Кауфман успешно проводил Туркестанскую экспедицию и уже дошёл до Самарканда. Министр иностранных дел Англии лорд Кларендон начал зондаж — нельзя ли, как он писал Горчакову, «для успокоения общественного мнения в Англии и предупреждения несогласий и усложнений условиться о создании между обоюдными владениями в этой части Азии нейтрального пояса, который предохранил бы их от всякого случайного соприкосновения»?

Кларендон указал — как на подобную возможную зону — на Афганистан. Казалось бы — ну что России до якобы могущественного «общественного мнения» бриттов? В России ведь тоже имелось какое-никакое общественное мнение, о спокойствии которого русское правительство должно было бы заботиться в первую голову. Другое дело, что Россия в Афганистане ничего не потеряла и ничего бы не приобрела. Так что Горчаков с предложением Кларендона тут же согласился и поручил русскому послу в Лондоне Бруннову объявить, что такой вариант «как нельзя более отвечает видам и намерениям Императорского кабинета», что «Его Императорское величество считает Афганистан совершено вне той сферы, в которой Россия может быть призвана оказывать своё влияние» и что «никакое вмешательство, противное независимости Афганистана, не входит в русские намерения».

Итак, возможный конфликт улажен?

Э-э, английский джентльмен — хозяин своего слова! Коль уж Кларендон сам предложил в качестве буферной независимой зоны Афганистан, то имеет же он право от своего же предложения отказаться?

Он и отказался!

И предложил провести разграничительную линию по… Амударье! Не более и не менее! То есть, «беспокоясь» о том, как бы русские не вышли к истокам Инда, англичане нагло лезли в Среднюю Азию, рассчитывая на Хиву и выход к Каспию. Но тут уж сынам Британии не обломилось! Воевать на суше с русскими, да ещё при неблагоприятной коммуникационной обстановке было для бриттов делом гиблым. Зато для России занятие Средней Азии оказалось почти бескровным. При взятии Ташкента было убито и ранено 125 человек, Ходжента — 140.

Поход 1868 года для покорения Зеравшанского округа «дорого, — по мнению авторов отчета о походе, — обошёлся нашим войскам». И при этом речь шла о 250 раненых и 100 убитых… Общее же число русских солдат, погибших в среднеазиатских военных экспедициях, составило примерно 2 тысячи человек за более чем тридцать лет. То есть ожесточения борьбы не было, потому что не было со стороны русских жестокости. Среднеазиатская линия политики России выстроилась разумно и геополитически обоснованно, в национально состоятельном направлении.

Стала — пусть и со скрипом — налаживаться и русская дальневосточная политика в зоне Приморья. Благодаря инициативам Невельского и усилиям Муравьёва-Амурского и его соратников, Россия ещё во времена Николая I получила-таки свой Дальний Восток, выходя и здесь на естественную границу с Китаем по Амуру.

Русская же Америка оказывалась обречённой, ибо была предана ещё до того, как была продана.

В РАНЕЕ упомянутом мной письме А.М. Горчакову от 22 марта (3 апреля) 1857 года из Ниццы генерал-адмирал и патрон Морского министерства, великий князь Константин Николаевич, ссылаясь на «стесненное положение государственных финансов» и необходимость финансирования развития русского флота, предлагал поправить положение продажей Русской Америки.

Что ж, от насморка гильотина избавляет, но врачи, рекомендующие её в качестве средства лечения, лишь такого «лечения» и достойны! Не прибегая же к образным сравнениям, надо было признать — проблема флота для России, безусловно, существовала. Крымская война поставила крест во всём мире не только на парусном флоте, но и на флоте деревянном. К началу 1860-х годов в строй входили первые броненосцы во Франции и Англии, в Америке уже вот-вот — в ходе Гражданской войны Севера и Юга — должны были впечатляюще заявить о себе железные мониторы…

Россия к тому времени от Запада нарастающе отставала. Ещё во времена Александра I (не говоря о екатерининских временах!) сравнение промышленного и технологического развития России с развитием Франции, Америки да и Англии не давало серьёзных оснований для национального стыда. Однако ко второй половине 1850-х годов картина уже меняется, хотя и не настолько удручающе, как это порой изображается. Спору нет — зарубежная броня была лучше. И, как пишут нынешние историки флота, получив из Англии информацию об испытаниях там броневых плит и закладке мореходных броненосцев в 1858 году, великий князь Константин Николаевич, покровительствовавший Морскому министерству, «поднял вопрос о подобных исследованиях в России непосредственно перед Александром II». На бумаге это выглядит внушительно, а на деле «самоотверженная» великокняжеская апелляция «непосредственно» к «самодержцу» не стоила Константину ровным счётом ничего! Всего-то за очередным обедом после возвращения из «европ» сказать:

— Любезнейший Саша! Осмотр английских кораблей был небесполезен… Мы подсмотрели-таки многое хорошее и дельное… Надо бы и нам…

И услышать в ответ:

— Да, ты прав… Кораблестроение у нас ещё в детстве…

— Вот-вот…

— Да… И вообще нам ещё многому должно учиться…

Этот диалог не придуман, а взят, собственно, из дневника великого князя. Но вот и историки подтверждают, что хронические-де финансовые затруднения и отсутствие заводов, способных изготовлять броню, тормозили развитие в России современного военного судостроения.

Что ж, «затруднения» были, но — отнюдь не финансовые! Вот несколько цифр… На закупку станков для Адмиралтейских Ижорских заводов в 1860 году было выделено 30 тысяч рублей. На Кронштадтском пароходном заводе новое оборудование «потянуло» аж на 47,3 тысячи рублей. И «целых» 19 тысяч рублей было затрачено на сооружение полигона для испытания отечественных плит на Волковом поле рядом с Ижорскими заводами…

В России тогда было более ста тысяч помещиков. Средний помещик владел примерно шестьюстами десятинами при цене десятины в среднем 70 рублей. Итого — сорок две тысячи рублей. То есть при явно выявившемся отставании от передового мирового уровня металлургии и судостроения администрация Александра II выделила на ликвидацию разрыва сумму, не составлявшую стоимости и трёх поместий средней руки! Если учесть, что крупнейшим российским помещиком была сама царская фамилия, в распоряжении которой имелось 860 тысяч ревизских душ и более 9 миллионов десятин земли в двадцати губерниях, то…

Впрочем, дальнейшие подсчёты предоставляю самому читателю.

Но это — рассуждение умозрительное. А вот конкретный исторический факт, относящийся как раз ко времени продажи Русской Америки. Во второй половине августа 1867 года Фёдор Иванович Тютчев писал своей дочери от второго брака Марии Фёдоровне Бирилевой (Тютчевой):

«Разложение повсюду… В правительственных сферах бессознательность и отсутствие совести достигли таких размеров, что этого нельзя постичь, не убедившись воочию… Вчера я узнал от Мельникова подробность, поистине ошеломляющую. Во время последнего путешествия императрицы ей предстояло проехать на лошадях триста пятьдесят вёрст между двумя железными дорогами, причём на каждый перегон требовалось двести лошадей, которых пришлось пригнать за несколько сот вёрст и содержать в течение недель в местности, лишённой всего и куда надо всё доставлять. Ну так вот, знаешь ли, во что обошлось государству это расстояние в триста пятьдесят вёрст? В сущую безделицу: полмиллиона рублей! Это баснословно, и, конечно, я никогда не счёл бы это возможным, если бы цифра не была засвидетельствована мне таким человеком, как Мельников, который узнал об этом от одесского генерал-губернатора».