Через три дня Митридат встал с кровати – казалось, и не болел вовсе. Рана на бедре зажила, к нему вернулись прежняя активность и самоуверенность, появилось желание действовать, сражаться, повелевать. Весть о выздоровлении Митридата разнеслась по всему Понту, заговорили о божественном исцелении и особом расположении богов к царю, а в стане римлян нарастала паника. Триарий, который некоторое время прятался от разъяренных солдат в своей спальне, объявил об выдвижении остатков легионов в Эфес и Пергам. Лукулл, понимая, что потерял почти все достижения предыдущих годов войны и все надо начинать заново, испытал жестокое разочарование и с нескрываемым раздражением обвинял в бездарности своих легатов. Сенат Рима, получая тревожные донесения из Азии, проявлял недовольство и готовил постановление об увольнении солдат.

В Понтийском царстве у всех было праздничное настроение: удалось изгнать римских поработителей. Митридат ходил по крепости Команы и раздавал распоряжения. Жена и лекарь Тимофей еле поспевали за ним.

– Дорогой, выпей настой шалфея! – говорила Гипсикратия. – Лекарь Егия прописал тебе пить его каждый день.

– Конечно, любимая. Давай я выпью. А знаешь, шалфей – трава бессмертия.

Выпив настой, он последовал дальше, но тут ему доложили о прибытии мудреца Дорилая в качестве посла Тиграна. Раньше Дорилай был его советником, потом попал в плен к римлянам и теперь служил у армянского царя. Митридат насторожился, но сказал:

– Конечно, я приму его. Проводите Дорилая в мои покои.

Привели Дорилая. Седой старик, знаменитый философ, а теперь еще и дипломат, опустился на колени перед царем и сказал:

– Прости меня, государь.

– Ну, ну, Дорилай, встань. Я слышал о твоих приключениях. – Митридат был в хорошем расположении духа. – Ты побывал в плену у римлян, тебя держали в тюрьме, где наверняка выбивали мои секреты.

– Я стар, и сил сопротивляться могучему Риму у меня нет.

– Это не важно! Ты мудрец и всегда давал мне хорошие советы, я тебя ценю и уважаю. Мне сказали, что ты был у Тиграна и Фраата.

– Да, государь, – сказал Дорилай. – Тигран наделил меня особой миссией встретиться с царем Парфии Фраатом и с тобой. Тигран предлагает объединить под его началом все армии – твою, парфянскую и армянскую для борьбы с римским владычеством.

– Он и так царь царей! Почетного звания старшины царей ему мало, и он хочет подчинить себе все царства, сделать Понт и Парфию своими вассалами?

– Государь, его помыслы бескорыстны, он заботится о благополучии других и думает об общем благе.

– Какой толк быть царем, если должен подчиняться другому царю? – ехидно спросил Митридат.

– Соперничество трех великих царей Азии на руку только Риму, который по одиночке разобьет каждого и установит свою гегемонию.

– Дорилай, посуди сам, я веду войну с Римом почти тридцать лет, Рим считает меня главным врагом, он меня боится, трепещет при одном упоминании моего имени, а Тигран, столкнувшись с четырьмя римскими легионами у стен своей столицы, проиграл первый же бой и отдал Лукуллу столицу на разграбление. Так кто же должен быть во главе объединенных сил?

– Тигран предлагает разделить Малую Азию и Ближний Восток между тремя царями и всем троим стать оплотом мира и твердыней Востока.

– Я содрогаюсь от такого предложения. Послушай, Дорилай, я знаю свою судьбу. Боги сообщили мне свое решение через Таблицу судеб. Да, после ранения я остался жив только благодаря армянскому царю, но есть предсказание, что звезда моя скоро закатится, так зачем же тратить остатки сил на всякую суету. Я хочу насладиться последними мгновениями жизни, оставить яркий след на небосклоне истории. Я хочу, чтобы меня запомнили навсегда, хочу войти в историю как великий защитник униженных и порабощенных, хочу в одиночку противостоять гегемонии Рима, а потом уйти красиво.

– Неужели ты задумал напасть на Рим?

– Да, Дорилай, я хочу повторить подвиг Ганнибала и напасть на Италию с севера. Это будет грандиозный поход! В борьбе с Римом я объединю народы всей Европы.

– Ты великий полководец. Но что, если ты проиграешь?

– Я снова чувствую неукротимую энергию, мне хочется быть дерзким, отважным и решительным! Лучше бы ты привез от Тиграна талисман Мардука, делающий владельца неуязвимым. Я одолжил его твоему царю. Без него я получаю ранения в каждом бою! – горько сказал Митридат.

– Мое чутье, Митридат, подсказывает, что, если цари не объединятся, все трое испробуют горькие плоды разочарования.

– Фраат, конечно, отказался!

– Да, государь.

– Когда гибла моя армия под Кабирой, Тигран равнодушно взирал на мои страдания и не пришел на помощь.

– Но он приютил тебя, не выдал римлянам, дал войско.

– Это так. С небольшим войском я уничтожил легион Фабия и разбил легион Триария, а легион Сорнатия не решился даже вступить со мной в бой. Мой сын Фарнак наладил из Боспора снабжение Понта хлебом, скотом и оружием. Меня приветствуют толпы народа, многие добровольно вступают в мою многоязычную армию. Я – объединяющее начало народов Востока, и я накажу Рим за его высокомерие.

– Высокомерие и скромность отличаются тем, что первое требует слишком многого, а второе не требует даже малейшего благоговения.

– Намекаешь, что я высокомерный. Да, это так! Мне, названному именем бога Диониса, надменному и упрямому, нетерпеливому и гордому, требуется ощущать себя исключительным и обожаемым, чтобы обо мне ходили легенды, а историки назвали бы меня великим.

– Да, ты великий! Могу я, чтобы развлечь тебя, загадать одну загадку.

– Да, Дорилай, загадай!

– Вот загадка: «Первого не вижу, второго не замечаю, третьего не помню!»

Митридат подумал и сказал:

– «Первого не вижу» – это враг, который скрывается под личиной друга, «второго не замечаю» – это препятствие на пути к успеху, «третьего не помню» – это благодетель, которому обязан всем и о котором забыл!

– Ты всегда прав, мой государь. Разреши мне удалиться?

– Дорилай, помни, кто твой благодетель. Иди!

Ариобарзан I со своим шестнадцатилетним сыном, тоже Ариобарзаном, которому суждено войти в историю как Ариобарзан II, прохаживался по залам белоснежного дворца в столице Каппадокии Мазаке.

– Мой сын, – наставлял царь, – хоть заповеди любимейшего из богов греков Аполлона и гласят: знай меру, соблюдай границы и укрощай свой дух, – не надо забывать о диком начале человеческой природы!

– Отец, разве люди – звери? – спросил сын.

– Мой сын, звериная суть каждого человека стремится вырваться наружу.

– Но, нарушая запреты, люди могут дойти до безумия! – удивился сын.

– Вот я, дорогой сын, нарушил все запреты, раскрепостил чувства и больше не вижу различия между жизнью и смертью.