Несомненно, статс-секретарь Министерства авиации и министр вооружений и военной промышленности смогли бы добиться в конце 1943 года бóльших результатов, если бы им приходилось отражать только атаки противника. Но они также были вынуждены подчиняться приказам своих руководителей, представлявших не меньшую опасность… В тот период Гитлер, согласно свидетельствам его окружения, выглядел необычайно мрачным, и ему было от чего погрузиться в тяжелые раздумья: вермахту не удалось удержать «Днепровский вал», и Красная армия 14 октября освободила Запорожье, 25 октября взяла Днепропетровск, а 6 ноября вошла в Киев. Собранные под Киевом 1150 самолетов люфтваффе ничего не смогли противопоставить армадам русской авиации, тем более что немцам приходилось покидать один за другим свои аэродромы из-за продвижения Красной армии. Русским удалось также овладеть последними позициями немцев на Кубани, разгромив при этом несколько полевых дивизий люфтваффе[530]. В Италии силы союзников взяли Неаполь и в начале ноября подошли к «линии Густава», последнему серьезному рубежу обороны перед Римом, для прикрытия которого у 2-го воздушного флота не было ни сил, ни средств. На юге Европы, как и на востоке и на западе, люфтваффе полностью лишилось господства в воздухе.

Такое положение можно было посчитать катастрофическим для армий рейха, но Адольфа Гитлера больше всего беспокоили бомбежки немецких городов, которые он воспринимал как личное оскорбление. Ведь они не только наносили серьезнейший ущерб промышленному потенциалу, но и разрушали его любимые здания[531]и ежедневно демонстрировали немецкому населению, что «тысячелетний германский рейх» не в состоянии его защитить. Это и было причиной ставших уже привычными поступков Гитлера. Он приказал усилить ПВО: от зениток было мало толку, но зато их пальба говорила народу, что его все-таки защищают. И снова решил большую часть ресурсов люфтваффе направить на строительство бомбардировщиков, потому что продолжал верить в то, что Королевские ВВС прекратят налеты, если ответные удары по британской территории окажутся достаточно устрашающими. И наконец, как водится, каждая удачная бомбардировка союзников записывалась фюрером на дебетовый счет руководства люфтваффе вообще и рейхсмаршала в частности.

К осени 1943 года Герман Геринг, казалось, вышел из состояния летаргии. Он по-прежнему довольно редко посещал ставку фюрера, но зато стал чаще появляться в своей ставке. Это не очень обрадовало статс-секретаря Эрхарда Мильха и нового начальника Генерального штаба люфтваффе Гюнтера Кортена[532], поскольку рейхсмаршал сохранил привычку вмешиваться вовремя и не вовремя в их работу, проявляя внезапные приступы активности и полную свою некомпетентность. Это приводило к комическим стычкам с командующим истребительной авиацией Адольфом Галландом, который несколько раз подавал рапорт об отставке[533], а также стало причиной снятия с поста генерал-инспектора ночной истребительной авиации генерала Каммхубера. К тому же отношения между Герингом и Мильхом, вот уже несколько лет и без того натянутые, вскоре испортились окончательно. Исполняя практически всю работу в министерстве, статс-секретарь считал себя истинным командующим люфтваффе и выказывал презрение к помпезному дилетантизму Геринга. И именно с Мильхом фюрер чаще всего обсуждал все технические вопросы, касающиеся авиации. Мало сказать, что это злило Геринга. Поэтому-то рейхсмаршал и собрал вокруг себя команду преданной ему молодежи и не упускал случая, чтобы унизить статс-секретаря Мильха, не доводя до того многие свои решения. Короче говоря, делал то, что ничуть не повышало эффективность немецкой авиации.

Честно говоря, личные инициативы рейхсмаршала могли быть полностью оправданными или абсолютно катастрофическими. Так, в начале октября 1943 года под действием внезапного озарения он распорядился изменить тактику перехвата союзных бомбардировщиков: теперь истребители люфтваффе должны были атаковать противника трижды во время их пролета над немецкой территорией, приземляясь на ближайшие аэродромы для того, чтобы заправиться горючим, взять боезапас и снова пойти в атаку. Впервые примененная 14 октября, эта тактика дала поразительные результаты: 300 «летающих крепостей» Б-17, осуществлявших без прикрытия налет на Швайнфурт, подвергались беспрерывным атакам 200 немецких истребителей, которые преследовали их вплоть до аэродромов базирования в Англии. В итоге было сбито 60 американских бомбардировщиков, еще 17 машин получили серьезные повреждения и ремонту уже не подлежали[534]. Эта победа была записана на счет рейхсмаршала, однако повторить ее больше не удалось ни разу[535]. Но другие его инициативы оказались намного менее успешными: во время налета американских бомбардировщиков на Дюрен в Рурской долине в начале апреля 1943 года Геринг, находясь в Каринхалле, решил, что ему оттуда понятнее, в каком направлении движутся самолеты противника, чем из командного пункта люфтваффе. И послал множество истребителей в направлении Швайнфурта, потом Лейпцига, затем Пльзени. Все подчиненные рейхсмаршала запутались, и вскоре выяснилось, что американские бомбардировщики уже давно покинули воздушное пространство рейха и что… немецкие истребители сбили десять своих бомбардировщиков.

Продолжая проявлять активность, Геринг посетил летное училище, о чем много говорилось в средствах массовой информации. А лейтенант Хайнц Кнёке так описал визит рейхсмаршала в Ахмер 17 ноября 1943 года: «Геринг произвел странное впечатление. На нем был единственный в своем роде серый мундир. Его фуражку и погоны украшало золотое шитье. На его толстых ногах были сапоги из красной замши. Одутловатое лицо свидетельствовало, что он больной человек. Увидев его ближе, я вынужден был признать, что он делает макияж. Но голос у него оказался приятный, и он очень тепло ко мне отнесся. Я знаю, что он действительно интересуется жизнью своих экипажей».

Так и было. Геринг всегда считал заботу о комфорте, безопасности, оснащении и моральном духе летчиков люфтваффе личным делом, а теперь рассчитывал повысить их престиж, чтобы и свой поднять… Рейхсмаршал даже впервые побывал в разрушенных бомбами союзников городах: он посетил Нюрнберг, Мюнхен, Штутгарт, Кёльн, Крефельд, Бохум, Вупперталь, Киль, Мангейм и Падерборн. А затем вернулся в Берлин. Повсюду пострадавшие горожане оказывали ему теплый прием. Ошеломленный этим фактом генерал Галланд вспоминал: «Когда Геринг смешался с толпой на крытом рынке Берлина, торговки, вместо того чтобы забросать его гнилыми помидорами, стали называть его по имени и похлопывать по плечу. Было интересно наблюдать психологию толпы, которая не только не выплеснула свою злость на руководителя люфтваффе, а даже некоторым образом выразила ему признательность за то, что один из значительных людей, шишка, пришел поинтересоваться их бедами и их страхами». Геринг, которого это тоже удивило, заявил своим генералам: «Я бы понял, если бы они просто смотрели на меня исподлобья и выкрикивали бы ругательства, не то что бросали бы в меня тухлые яйца. Но вы ведь видели, как все эти люди бросились ко мне! Какой оказали прием! Я чуть не расплакался! И это после четырех лет войны!»