Он опять провел тут всю ночь. Келек!

Умный человек на его месте вернулся бы в казарму. Но как он предстанет перед остальными в таком виде? Тефт вместо этого принялся бродить по рынку, не поднимая глаз.

«Мне стало хуже». Тефт понимал это в глубине души. На протяжении первого месяца на службе у Далинара он, как правило, вполне успешно сопротивлялся жажде. Больше не был нищим мостовиком, у него снова появились деньги. Иметь деньги опасно.

Он справлялся, время от времени тратя вечер на мох. Но потом Каладин улетел, и они остались в этой башне, где все казалось таким неправильным… Эти чудища из тьмы, включая то, которое выглядело в точности как Тефт.

Чтобы с этим справиться, ему понадобился мох. Кто бы выдержал без мха? Он вздохнул. Потом поднял глаза и обнаружил перед собой спрена.

«Тефт, – прошептала она. – Ты же дал клятву…»

Дурацкие, глупые клятвы, которые он дал, когда надеялся, что, став Сияющим, избавится от нездоровой жажды. Он отвернулся от нее и пошел в палатку, приютившуюся между двумя тавернами. Утром заведения были закрыты, но это место – оно не имело имени и не нуждалось в таковом – работало. Оно всегда работало, как и те, которые Тефт посещал в военном лагере Далинара, а также в лагере Садеаса. Кое-где их было сложнее отыскать. Но они всегда существовали, безымянные и все же общеизвестные.

Сидевший у входа гердазиец, с виду настоящий бандит, взмахом руки предложил Тефту войти. Внутри было сумеречно, однако Тефт разыскал стол и рухнул перед ним без сил. Женщина в облегающей одежде и перчатке без пальцев принесла ему мисочку с огненным мхом. Денег не попросили. Все знали, что при нем нет ни одной сферы после прошлой ночи. Но, разумеется, они позаботятся о том, чтобы в итоге получить свое.

Тефт уставился на мисочку, презирая самого себя. И все же от запаха ее содержимого жажда умножилась десятикратно. Он издал всхлипывающий стон, а потом схватил огненный мох и растер между большим и указательным пальцами. Мох выпустил струйку дыма, и в тусклом свете центр щепотки замерцал, как уголек из костра.

Было больно, разумеется. Прошлой ночью он стер все мозоли и теперь растирал мох израненными пальцами, покрытыми волдырями. Но это была резкая, настоящая боль. Хорошая боль. Всего лишь физическая – признак жизни.

Прошла минута, прежде чем он почувствовал эффект. Его боль как рукой сняло, а решимость возросла. Тефт помнил, что огненный мох делал когда-то для него больше, – он помнил эйфорию, ночи, проведенные в головокружительном, чудесном дурмане, когда все казалось таким осмысленным.

А теперь он нуждался во мхе, чтобы чувствовать себя нормальным. Словно карабкаясь по мокрым камням, Тефт никак не мог достичь того места, где были все, – постоянно соскальзывал. Теперь он нуждался не в эйфории – просто хотел как-то жить дальше.

Мох смыл его бремя. Воспоминания о той темной версии самого себя. О том, как он выдал свою семью, назвав их еретиками, хоть на самом деле правда была на их стороне. Тефт был ничтожеством и трусом, он не заслуживал носить эмблему Четвертого моста. Все равно уже предал ту женщину-спрена. Лучше бы ей бежать.

На мгновение он сумел все это отдать огненному мху.

К несчастью, в Тефте что-то надломилось. Давным-давно он попробовал мох после уговоров соратников по взводу в армии Садеаса. Они растирали его и получали от этого какую-то пользу, все равно как другие жевали гребнекорник на дежурстве, чтобы не клевать носом. Огненный мох позволял чуть-чуть расслабиться, и потом все продолжали жить как обычно.

С Тефтом все получилось не так. Отодвинув в сторону свое бремя, он мог бы встать и отправиться обратно к мостовикам. Мог бы начать свой день.

Но, буря свидетельница, еще всего несколько минут Тефт никуда не пошел. Прикончил еще три мисочки, прежде чем яркий свет заставил его заморгать. Он оторвал лицо от стола, где, к его стыду, натекла лужица слюны. Сколько времени прошло и что это за жуткий, ужасный свет?

– Вот он, – раздался голос Каладина, и Тефт моргнул. Кто-то рядом присел на корточки. – Ох, Тефт…

– Он нам должен за три чаши, – сообщил хозяин притона. – Один гранатовый броум.

– Радоваться быть, – сказал кто-то с акцентом, – мы не отрывать куски от твоего тела и ими же тебе платить.

Ну что за буря. И Камень здесь? Тефт застонал, отворачиваясь.

– Не смотрите на меня, – каркнул он. – Не надо…

– Рогоед, наше заведение совершенно законное, – перебил хозяин притона. – Если нападешь, будь уверен, мы вызовем охрану и она нас защитит.

– Вот твои кровавые деньги, угорь, – сказал Каладин, сдвигая свет ближе к ним. – Камень, можешь его поднять?

Большие руки, чьи прикосновения были на удивление нежными, подхватили Тефта. Он расплакался. Келек…

– Тефт, где твоя куртка? – спросил Каладин из тьмы.

– Я ее продал, – признался Тефт и зажмурил глаза, чтобы не видеть порхающих вокруг спренов стыда в форме цветочных лепестков. – Я продал собственную куртку, забери ее буря.

Каладин промолчал, и Тефт позволил Камню вынести себя из притона. На полпути к казармам он наскреб в себе достоинство, которого хватило, чтобы пожаловаться на дыхание Камня и заставить их позволить ему идти самому – лишь слегка придерживая его под мышки.

Тефт завидовал тем, кто был лучше его. Они не страдали от зуда, который жалил душу, – постоянного и неутолимого. Как бы сильно Тефт ни старался, его нельзя было унять.

Каладин и Камень усадили его в одной из отдельных казарменных комнат, вдали от чужих глаз, завернули в одеяло и дали миску рагу, приготовленного рогоедом. Тефт издавал нужные звуки, те самые, каких они ожидали. Извинялся, обещал, что скажет, если опять ощутит потребность. Твердил, что позволит ему помочь. Но рагу он съесть не мог, пока что не мог. Лишь через день у него появится возможность что-то проглотить.

Буря свидетельница, они были хорошими людьми. Он не заслуживал таких друзей. Все они превращались в нечто грандиозное, в то время как Тефт… Тефт оставался на земле и смотрел вверх.

Ему позволили немного отдохнуть. Тефт смотрел на рагу, вдыхал знакомый запах и не смел попробовать. Он вернется к работе еще до вечера, будет тренировать мостовиков из других отрядов. Он сможет! Будет так работать много дней, притворяясь нормальным. Вот буря, ведь в армии Садеаса умудрялся же как-то выкручиваться, прежде чем все зашло слишком далеко. Это и привело к его переводу в мостовые отряды в качестве наказания.

Именно месяцы таскания моста были единственным периодом во взрослой жизни Тефта, когда он вышел из-под власти мха. Но и в те дни, изредка позволяя себе немного алкоголя, знал, что в конце концов разыщет дорогу назад. Выпивки и близко не хватало.

Даже собираясь с силами для того, чтобы посвятить остаток дня тренировкам, он не мог избавиться от одной назойливой мысли, которая словно тенью осеняла его разум. Это была постыдная мысль.