— Господин аббат, преподобный отец! — взволнованно начал он. — У меня там посетитель, от которого я не могу отделаться. Он утверждает, что прибыл с очень важной миссией.

— Да, именно так. — Рядом с Куллусом возник темноволосый человек в запыленном плаще. Изобразив поклон, он произнес на ломаном испанском: — Простите за беспокойство, вы аббат этого монастыря?

— Да, я. — В голосе Гаудека послышалось легкое раздражение. — А кто вы такой, сударь, что позволяете себе нарушать покой этих стен и не соблюдаете моих указаний? Никто не имеет права вторгаться в мою обитель без разрешения.

Темноволосый вновь склонил голову:

— Это совершенно особый случай, господин аббат, еще раз прошу простить меня. Я срочно разыскиваю врача, который называет себя «Витус из Камподиоса».

— Что? Меня? Почему?

— Итак, вы и есть разыскиваемая мною персона? — Чужак мысленно сравнил данное ему описание с внешностью белокурого молодого человека, стоявшего перед ним. Похоже, все приметы сошлись.

— Само собой разумеется, я и есть Витус из Камподиоса. Не соблаговолите ли объясниться?

— Охотно, сэр. Меня зовут Мортон Эджхилл, я посыльный, выполняющий поручения ее величества Елизаветы Первой, английской королевы. Я имею честь передать вам это послание. Прошу вас, прочтите его и следуйте за мной.

Витус взял протянутое ему письмо в тяжелом конверте.

— Кто подтвердит, что вы говорите правду?

— Если вы тот, за кого себя выдаете, вы должны знать герб своей королевы. Сломайте печать и читайте.

С бьющимся сердцем Витус сделал то, что ему велели. Что могло понадобиться от него королеве? Откуда она вообще узнала, что он в Камподиосе? Все это очень странно…

Он прочел и поднял глаза. Так и есть, подтвердились самые мрачные предчувствия. Елизавета I желает его срочно видеть, ибо некий адвокатус Хорнстейпл заявил притязания на Гринвейлский замок и все прилегающие угодья. Вскоре доводы стряпчего будут заслушаны. Витус молча отдал письмо Магистру.

Тот прочитал письмо и буквально рассвирепел:

— Клянусь двенадцатью апостолами! Неужели этот клещ Хорнстейпл никогда не отвяжется от нас? Ведь я уже однажды преподал этому кровопийце урок и объяснил, что собственником считается тот, кто владеет, причем пока не будет доказано обратное! Dominus habetur qui possidet, donec probetur contrarium! — Маленький ученый сдвинул брови, задумался на мгновение и продолжил: — А владеешь, несомненно, ты, поскольку проживал в замке до нашего отъезда. Вероятно, эта мерзкая пиявка хочет, воспользовавшись твоим отсутствием, прибрать все к рукам. Но это ему не удастся! Держу пари, у него нет ни единого доказательства. И даже если этот подмастерье ткача Уорвик Троут из Уэртинга оказался бы твоим кровным отцом, это ровным счетом ничего не изменило бы. Интересно, что затеял этот гнусный вампир на сей раз?

— Понятия не имею, — глухо пробормотал Витус.

Эджхилл подал голос:

— Мне ничего не известно о подоплеке этого дела, сэр, но я знаю точно: вы сей же час должны вместе со мной отправиться в Англию. Это приказ королевы.

Пока ошарашенный Витус собирался с мыслями, Магистр продолжил свою взволнованную тираду:

— Нет, этот Хорнстейпл — настоящий бандит, я всегда это говорил! Как человек, стоящий на страже справедливости, я стыжусь за него! Вот уж воистину пустили козла в огород! Ovem committere lupo! Разумеется, я буду сопровождать тебя в Англию, старый сорняк, на тот случай, если тебе понадобится совет юриста.

— Нет, сэр, не будете. — Голос Эджхилла звучал очень решительно. — Я в точности выполню данный мне приказ, а он звучит недвусмысленно: «Доставить кирургика Витуса из Камподиоса к королеве». Незамедлительно. И больше никого.

Ученый запротестовал было:

— Зачем же так категорично, друг мой? Одним человеком больше, одним меньше — какое это имеет значение?

— Имеет. Потому что чем больше людей скачут вместе, тем меньшее расстояние они покрывают за день.

Тут уж не удержался аббат Гаудек:

— Мой любезный Мортон Эджхилл, время близится к обеду, в трапезной вас ожидает добрая еда, пост мы с Божьей милостью уже миновали. Как можно отказаться от свинины в густом грибном соусе, паштета из дичи с острым перцем, равно как от кровяной колбасы собственного изготовления и многого, многого другого! От всего сердца приглашаем вас разделить нашу трапезу.

Витус горячо поддержал аббата:

— В самом деле, поешьте с нами, Мортон Эджхилл! Подкрепитесь, а потом позвольте себе послеобеденный сон для улучшения пищеварения. Вы его точно заслужили. К тому же завтра тоже прекрасный день для путешествия. — Пытаясь убедить англичанина, он все время думал о Нине. Сама мысль о столь скоропалительном отъезде была ему невыносима: именно сейчас, когда она наконец принадлежит ему, он должен покинуть ее! Что она подумает, когда узнает? Что он просто сбежал?

Однако Эджхилл оставался непреклонен:

— Весьма сожалею, сэр, но это невозможно. Во дворе монастыря нас ожидают четыре лошади. Мы будем менять их ежедневно, с тем чтобы две из них всегда оставались свежими. Я предполагаю доскакать до Лондона не позже, чем через шесть недель. Вместе с вами.

— Ну, хорошо. — Витус взял себя в руки. — Надеюсь, у меня есть хотя бы время написать небольшое письмо. Если вы не возражаете, преподобный отец, — обратился он к Гаудеку, — я воспользуюсь вашей конторкой.

Аббат, разумеется, не возражал, и Витус быстро набросал записку Нине, скупо описав ей непредвиденные обстоятельства и в конце заверив ее в своей вечной любви…

Сложив листок, Витус протянул его Магистру и тихонько шепнул:

— Ты догадываешься, кому это надо передать.

— Конечно. Мне будет не хватать тебя, старый сорняк.

Все это время Эджхилл нервно прохаживался взад-вперед по комнате.

— Теперь уж точно пора трогаться в путь, сэр! — мрачно воскликнул он с упреком в голосе.

— Могу я еще, по крайней мере…

— Вы отказываетесь выполнять приказ вашей королевы? — вскипел англичанин.

Витус сдался:

— Хорошо, пойдемте.

Все последующие дни Эджхилл проявил себя весьма немногословным спутником; у него не было других помыслов и устремлений, кроме одного: как можно скорее добраться до цели. Так они и скакали молча бок о бок от зари до наступления темноты, и, только если лошади выказывали признаки чрезмерной усталости, гонец разрешал привал.

— Я не из тех, кто загоняет лошадей, сэр, — говорил он тогда и каждый раз добавлял, словно успокаивая себя: — Думаю, пока мы укладываемся в отведенное время.

Витус не возражал. Он давно понял, что нетерпение, с которым Эджхилл торопил его с отъездом, было проявлением вовсе не спеси или чванства, а излишнего рвения. И в этом не было особой вины гонца, просто он оказался пылким почитателем своей королевы, «девственной Глорианы», как он часто называл Елизавету I. Отдав приказ, она оказала ему величайшую милость, и Эджхилл был готов расшибиться в лепешку, чтобы безукоризненно выполнить его.