прежде всего.

Наконечники манипуляторов кружили от одного ребра к другому. Их прикосновения противно холодили, но ощущения становились все более притупленными. Пока они не резали, не пластовали, а только изучали, приноравливались. Готовились.

Сознание ускользало все дальше в страну Неверленд.

«Боль все равно придет, и мозг ее почувствует, но я не буду ее воспринимать, потому что сознание будет отсутствовать. А если нет человека, то некому понимать, что боль — это страдание».

Там, где нет осознания — нет и боли.

Скольжение в небытие задерживалось потому, что тренированный организм был очень крепким и резистентным. Но специалист, который сочетал в своем лице и хирурга и анестезиолога, свое дело знал. Тот посмотрел на часы, висящие под потолком.

Секундная стрелка была неподвижной. Сознание защищалось от «выключения» и замедляло время. Костлявый доктор-смерть тоже застыл. Нет, это был тот же самый человек. Просто, видимо, ему нравилась его работа, и он перестал сутулиться, распрямился. Даже что-то насвистывал под нос. Он начал медленно-медленно поднимать руку. Да, именно ей он управлял приборами, которые резали и сшивали человеческую плоть. Как дирижер оркестра.

Прошло, по субъективным ощущениям, минут пять, но Гарольд видел, что таец стоит все в такой же позе. Разве что пальцы руки, которыми он управлял чувствительной машинерией, медленно-медленно двигались. А в другом конце операционной — который казался отделенным целой площадью — манипулятор достал из прозрачного шкафа нечто, похожее на упряжь. Блестящий черный металл, зеленый биопластик, гибкие сочленения. А внутри тускло светился спящий пока генератор. Второе сердце. И все это носят не снаружи. Это устанавливается внутрь.

«Зачем они мне это показывают? Я и так знаю эти штуки. Чертовы садисты».

Прежде чем провалиться в забытье, Гарольд подумал о том, что теперь его точно не взяли бы в полет в один конец на Марс. Киборги космическими агентствами отсеиваются сразу. И наконец-то отключился.

Через трое суток он вышел из клиники. Мышцы и кости еще болели, все тело одеревенело. Он вспомнил сказку Фрэнка Баума про Жестяного Дровосека.

Его уговаривали остаться в стационаре еще на два дня, но он вместо этого потребовал отвезти себя в гостиницу. Заживление проходило быстро.

Там он не стал вкалывать себе стимулятор, а вместо этого быстро разделся и забрался под встретившее его приветливое одеяло. Решил выспаться — целых шесть часов. Редкое наслаждение, которое он нечасто себе позволял. Утром, он знал, будет чувствовать себя бодрым. И готовым к тому, что ему предстояло.

Гарольд Синохара был доволен проведенным процедурами, хотя странное ощущение потери преследовало его. Но он знал, что приобретения были важнее потерь.

ПРИМЕЧАНИЯ:

[1] Прекариат (нем. Prekariat от лат. precarium, англ. precariat от англ. precarious — нестабильный, негарантированный и пролетариат, нем. Proletariat) — класс социально неустроенных людей, не имеющих полной гарантированной занятости

[2] Шимата (яп., простореч.) — тьфу, пропасть! черт возьми!

[3] Dunno (англ., искаж. от [I] don’t know) — Не знаю.

Часть 8. День мертвых

«…Уже ясно было, что стены их не останавливают.

«Кто ты? Что ты мать твою такое?!» — закричал он, пятясь, чуть не спотыкаясь.

Сквозь дым плавящейся обшивки и мигающий аварийный свет Роберт Кадзуки вглядывался в противоположный конец отсека.

— Ты понимаешь меня? Не подходи или я сожгу тебя на хрен!

Черт, как же трясутся руки. И как медленно перезаряжается проклятая батарея, подумал он. Еще десять секунд, и можно использовать дисраптор…

— Кто ты? — неожиданно ответила тень. Ее голос был смутно похож на чей-то. И одновременно не похож ни на что.

— Я человек. Экзобиолог. Землянин. Ты понимаешь меня?

Четыре секунды осталось. Три. Две. Прицеливание… Захват…

— Ты понимаешь меня. Экзобиолог. Землянин. Я человек, — сказала тень и метнулась к нему… и он сам стал тенью».

Роджер Алиссон, «Полиморфия», фантастическая повесть, 2034, Нью-Йорк, издательство АСП-паблишинг.

Трансатлантический лайнер держал курс на юго-запад. Внизу проплывали снежные поля, небольшие рощи, маленькие городки, описанные когда-то Стивеном Кингом, автострады. Зима в этом году в Новой Англии выдалась холодная.

Настоящих иллюминаторов в самолете не было, но через заменяющие их экраны Синохара мог наблюдать все, что находится внизу и вокруг. Это был обычный гражданский «Боинг», построенный еще в начале века и лишь слегка переоборудованный, а не новомодный суборбитальный джет. Времени было слишком мало, чтоб тащиться на дирижабле, но прижимистый Корпус мира не стал бы платить ему за дорогой билет на прыгающий через околоземное пространство челнок. Не говоря уже о том, чтоб отправить военный мини-шаттл. Это означало, что несколько часов ни на что не влияют. И он взял билет на самолет “BritishAirways”.

Падал снег.

Он знал, что даже в конечном пункте его назначения температура опустилась ниже нуля, что западного побережья Мексики на широте штата Веракрус далеко от нормы. Почему-то никак не сбывались прогнозы о глобальном потеплении.

Но прежде чем направить туда, ему предстоит немного помариноваться на базе. Неизбежное зло, от которого никуда не деться.

Гарольду вспомнился такой же день. Еще до пятидневной войны. Он был совсем сопляк, лет пяти, и гулял в парке. На Хоккайдо снегопады нередки и минусовая температура тоже. Но тот был за гранью. Хотя он был слишком мал, и ему было не с чем сравнивать.

Уже потом, после переезда, в Австралии, он настолько отвыкнет от снега, что тот будет казаться ему чудом. И уж точно в Кэрнсе не бывало таких низких температур.

Но тогда снег и морозы были ему привычны. В тот день в декабре во всей префектуре царила температурная аномалия, рекорд пятилетия, но это он узнал уже потом. А для него это было просто морозное воскресенье, когда ему втемяшилось в башку лизнуть железный столбик на детской площадке. Неужели где-то их еще делали из металла? Финал был предсказуем. Он прилип. Сначала стеснялся кричать, а потом понял, что не сможет, даже если захочет, и стоял с высунутым языком целый час, пока не нашли взрослые. Оторвать язык боялся. Боялся боли и крови. Хорошо, что никто из мальчишек не видел его… и особенно из девчонок.

И есть женщины, подумал он, совсем как этот столбик, который светился на солнце и изображал лучик, выкрашенный в ярко-желтый цвет. Выглядят теплыми и живыми, а на самом деле ледышки с температурой около абсолютного нуля. Любоваться холодной красотой и держаться подальше, чтоб не примерзнуть — вот все, что остается. А тепло, силы и энергию направлять на других, более земных и доступных.

Улетая, он