— Умно, но неверно, друг мой, — сказал Табни. — Причина, по которой я доволен местом, где живу, кроется в том, что все приходящие сюда кроты говорят мне, что я должен быть им доволен. В то же время все вместе они пропутешествовали больше, чем когда-либо смог бы я, и потому имеет смысл поверить им. К тому же это гораздо проще, чем путешествовать. Конечно, они могут ошибаться, вот почему мне в некотором роде интересно посмотреть, правы ли они. Но не так любопытно, чтобы я спешил это выяснить. Возьмем тебя, Мэйуид. Ты достаточно много путешествовал?

— Более чем. Покажи мне любой путь, и скорее всего окажется, что я уже прошел им.

— Так я и думал. А теперь давай сделаем так: ты пойдешь и осмотришь Баблок, поздороваешься с местными кротами, проведешь с ними денек, а потом вернешься сюда и объяснишь мне, почему я должен покинуть это место. к

— Давай! — согласился Мэйуид.

Так они и сделали.

Мэйуид обследовал изобилующие червями тоннели, поздоровался с милыми, добрыми кротами, побродил по берегу широкой, дугой изогнувшейся Темзы, вдоль которой расположилась эта система. Он посмотрел на медленные водовороты в тихой воде, проследил за охотой лысухи, постоял спокойно и послушал, как течет река, и ощутил аромат лугов.

В этих блужданиях прошел день, пока путь не вернул Мэйуида обратно на то место, где стоял Табни.

— Ну? — спросил тот.

— Как, ты сказал, называется это место?

— Баблокская Пристань.

— Совершенство.

— Почти, но не совсем, иначе тут было бы слишком скучно.

— Объясни, объясни, пожалуйста, пожалуйста! — воскликнул Мэйуид: Табни все больше восхищал его.

— Ну, понимаешь, приходят посетители. Говорят, они бывают надоедливы и без них жизнь была бы совершенством — так ты это назвал? Но в самом слове «посетители» заложено обещание, что они уйдут... Иначе они были бы не посетителями, а жителями. И что я ощущаю, когда они уходят? Покой, Мэйуид. Блаженный, восхитительный покой. И потому я радушно встречаю посетителей: ведь беспокойная натура заставляет их уйти, а когда они уходят, я вспоминаю о том, что я имел и чуть было не потерял.

— Философствующий господин, я должен все это записать, поскольку в твоих словах, похоже, заключена глубокая истина о природе счастья.

— Ну если ты умеешь писать, это делает тебя интересным посетителем, что, впрочем, сомнительное благо. Интересные посетители зачастую склонны навязывать свои взгляды, задавать вопросы,— словом, нарушать покой. Это может быть утомительно, но когда они уходят...— Добродушное рыльце Табни расплылось в блаженной улыбке. — Да, когда интересные посетители наконец уходят, особенно очень интересные, дорогой мой, то сама мысль об этом вызывает блаженное тепло во всем теле. Какая радость видеть, как они удаляются, исчезают из виду, — чистейшее удовольствие от сознания, что они будут интересны где-то в другом месте, возможно даже еще интереснее, а главное, не здесь. Мэйуид, ты не представляешь, как это приятно и какую радость мне доставляет думать об этом.

— Господин очень красноречив и дал мне действительно прекрасную идею. Один последний вопрос: как насчет влюбленных кротов? Подходят ли они для Баблока?

— Порой у нас бывали такие. Очаровательные, восхитительные, они вызывают у меня на глазах слезы. Они обычно любят ночной берег реки и всякое такое прочее. Они смотрят на луну и порой резвятся на берегу. Они загадочны: могут часами стоять над обрывом и глядеть друг на друга, а это представляется странным, если учесть, что вокруг так много более интересного, чем крот. Но наверное, я говорю о молодой любви. Зрелая любовь — та, которую могут себе позволить кроты вроде тебя, — совсем другое дело. О да. Это по мне, понимаешь ли. Зрелая любовь.

— Она?..

— ...Умерла? Нет. Отлучилась, как и полагается время от времени зрелой любви. Отправилась вверх по склону. Делает, что ей нравится, пока я делаю, что нравится мне, — вообще-то, ничего, как ты уже знаешь.

— Может ли смиреннейший спросить имя твоей любви?

— Крокус. Когда-нибудь я расскажу тебе ее историю.

— А кротята у вас есть?

— Дюжины. Сотни. Теперь все они разбрелись.

По рыльцу Табни медленно скатилась слеза.

— Послушай, крот... Я... Мэйуид... Он сожалеет... Он...

— Сожалеешь? О чем? Мои слезы — это слезы радости. Никогда не забуду того дня, когда последний из наших кротят объявил самым решительным тоном — и не в первый раз, — что уходит, и потом, к моей неизбывной радости, в самом деле ушел! Такого дня стоило дожидаться! — На его физиономию вернулась улыбка.

— Чудесный крот, у Мэйуида возникло чувство, что в Баблоке есть все, что он ищет.

Впервые Табни проявил озабоченность.

— Но ты не собираешься остаться здесь жить, нет?

— Нет, нет, я всего лишь посетитель. Мы здесь поживем со Сликит, моей подругой жизни, и Биченом, моим, э-э-э, хм, просто знакомым кротом.

— Просто как посетители?

— Да: в конце концов нам придется уйти.

Табни с облегчением вздохнул.

— Тогда, дорогой мой господин, тебе и твоим друзьям здесь, в Баблокской Пристани, будут очень, очень рады.

В то время Мэйуид не мог знать о визите Бичена в Кумнор — поскольку Крот Камня еще сам не знал, куда пойдет дальше, — но вполне мог предполагать о его намерении направиться туда.

Поэтому Мэйуид засуетился и наметил маршрут в обход сомнительных мест, чтобы избежать возможных затруднений, связанных с Кумнором. Предполагалось, что Роллрайт, к северу от Данктона, будет их первой целью, и Мэйуид чувствовал, что было бы разумно вскоре отправиться туда.

Тем временем, несмотря на все усилия Табни «ничего, в общем-то, не делать», Мэйуид, не теряя времени даром, вербовал баблокских кротов в приверженцы дела Бичена.

— Только представь, мой новообретенный кругленький приятель, насколько велик будет твой восторг и облегчение, если ты на время покинешь свою систему, поможешь другим, проявишь свое чувство ответственности за кротов Камня, что подвергаются опасности, и осознаешь, что ты и баблокские кроты сделали что-то полезное!

— «Полезное»! «Ответственность»! «Покинешь!», «Поможешь!»,— стонал Табни.— Зачем? Разве не достаточно того, что мы обеспечиваем радушный прием тем, кто нас находит?

Мэйуид уставился на него и ничего не ответил.

— Я хочу сказать,— смущенно продолжал Табни, — эти кроты, которым мы, по-твоему, должны помочь спастись, — от одного слова «спастись» так веет опасностью и беспокойством, что меня бросает в дрожь, — не могли бы они как-нибудь