Это гонка наперегонки со временем, самодовольством и капиталовложениями крупных монополий. И для не-студента, левого активиста она носит личный характер. Будь он прав или неправ, невежественен или злобен, обладай он сверхумом, или ему просто скучно, решившись бросить учебу, он приговаривает себя к тому, что «придется выживать» за рамками всего, что он бросил. У социального радикала предположительно есть талант, свое личное безумие или какой-то другой туз в рукаве, но единственная надежда политического радикала – найти способ взорвать систему, вытеснившую его в промежуточное состояние. В сегодняшнюю новую эру многие считают, что они на это способны, но большинству тех, с кем я разговаривал в Беркли, похоже, немного не по себе. Планы, как именно «взорвать систему», исключительно туманны, и такое ощущение, что просвета не будет.

– Что вы собираетесь делать через десять лет? – спросил я одного радикала, гостившего в доме, где верстают «Паука». – Что если к тому времени революция не произойдет? Даже перспектив ее не будет?

– Вот черт, – ответил он, – об этом я не думаю. Слишком многое происходит в настоящий момент. Если революция грядет, то пусть уж наступит поскорее.

The Nation, № 201, 27 сентября, 1965

Мифы и легенды умирают в Америке тяжело. Мы любим их за дополнительную реальность, за иллюзию почти бесконечных возможностей, позволяющих стереть узкие рамки обыденности. Странные герои и ломающие традицию борцы существуют живым доказательством (для тех, кому оно нужно) того, что тирания «крысиных бегов» не всеобъемлюща. Взгляните на Джои Неймета, говорят они: он нарушил все правила и побил систему, аж в ушах зазвенело. Или на Хью Хефнера, эдакого Горацио Олджера нашего времени. И Кассиуса Клея – Мохаммеда Али, – который, как U-2, взлетел так высоко, что поверить не смог, когда его сбил рой пчел.

Гэри Пауэре, пилот U-2, сбитый над Россией, теперь испытывает самолеты для «Локхид Эйркрафт», все более новые, все более «неуязвимые» самолеты в прекрасном синем небе над пустыней Мохаве, в Долине Антилоп, к северу от Лос-Анджелеса. Долина бурлит авиапроектами, особенно на военно-воздушной базе Эдвардс вблизи Ланкастера, где военно-воздушные силы тестируют новые самолеты и выводят новую, компьютеризированную породу легендарных сорвиголов-пилотов. Шишки военно-воздушных сил в Эдвардсе в ужасе от живучести старых стереотипов «отбрось шасси, зажги фонарь и полетели». Они твердят, мол, ключевое слово военно-воздушных сил сегодня «профессионализм».

Что несколько осложнило мой визит на базу. Уже через час или около того пустых разговоров стало мучительно очевидно, что реалистичным профи на стоянке самолетов не по нутру, к чему я клоню, – особенно когда я стал спрашивать про такие вещи, как «дуэльные общества». Военно-воздушные силы никогда не поощряли в своих офицерах чувство юмора, а в области повышенного риска, какой являются тестовые полеты, тяга к абсурду может так же покалечить карьеру, как пристрастие к ЛСД.

Летчики-испытатели люди до крайности прямые. Они целиком и полностью преданы своей работе и не привыкли иметь дело с неряшливыми гражданскими, которые кажутся им расхлябанными. Особенно с писателями. Плюс моему имиджу повредила болезненная трещина в правой кисти, из-за которой пожимать руки приходилось левой.

В какой-то момент, разговаривая с двумя подполковниками, я неловко объяснил, что ломаю руку приблизительно раз в год.

– В прошлый раз это была авария на мотоцикле в дождливую ночь. Я не успел переключиться с третьей на вторую, когда на семидесяти входил в крутой поворот.

«Бах!» Это сделало свое. Они были в ужасе.

– Зачем так гонять? – спросил подполковник Тед Стермтол, который только что со скоростью звука носился над страной на огромном ХВ-79.

Подполковник Дин Годвин, который наряду со Стермтолом считается одним из лучших испытателей военно-воздушных сил, уставился на меня «так, словно я достал из кармана часы с вьетконговским брелоком.

Мы сидели в серо-пластмассовом офисе у стоянки самолетов. Снаружи на холодной и серой взлетной полосе стоял самолет под кодовым наименованием SR-71, способный развить скорость до двух тысяч миль в час – около трех тысяч ста футов в секунду – в разреженном воздухе у границы земной атмосферы, на высоте почти двадцать миль. С появлением SR-71 U-2 уже устарел. Мощность двух моторов SR-71 равна мощности 45 дизельных локомотивов, и летает он на высотах, чуть меньших полетов в космос. И Стермол, и Годвин, ни на минуту не задумываясь, поднялись бы в его кабину и загнали бы его так высоко, как он только потянет.

Военно-воздушные силы двадцать лет старались прикончить имидж испытателя-экстремала, мол, «опусти нос к земле и посмотрим, упадет ли», и наконец преуспели. Испытатель модели 69-го года – сверхосторожный, сверхподготовленный, сверхумный памятник Компьютерной эре. На бумаге он – образцовый экземпляр и настолько уверен в своем превосходстве надо всеми прочими, что, проведя какое-то время в обществе испытателей, невольно спрашиваешь себя, не лучше для всех было бы, если завтра утром перенести Белый дом на скучную пустошь под названием база ВВС Эдвардс. Посещение базы убедило меня, что испытатели ВВС видят в остальном человечестве (и возможно, правомерно) либо физическую, либо умственную, либо нравственную выбраковку.

С базы я уехал с ощущением, что побывал на компьютерной версии Олимпа. Почему же я вообще покинул этот совершенный мир? Ведь когда-то я служил в ВВС, которые тогда показались мне неловкой попыткой массовой лоботомии посредством правил вместо скальпелей. Сейчас, десять лет спустя, ВВС все еще наживаются на романтическом мифе о пилотах, который специалисты по кадрам давно уже уничтожили.

В старые добрые времена, когда мужчины были Мужчинами и сила была Правом, а отстающих забирал дьявол, мирные трассы через пустыню в Долине Антилоп служили скоростными треками для пилотов в увольнительной на мотоциклах. Медленно движущихся путников часто сносили с дороги варвары в кожаных куртках и белых шарфах, живые торпеды о двух колесах, которым плевать на ограничения скорости и собственную безопасность. В ту старую эпоху мотоциклы были очень популярными у летчиков игрушками, и многих возмущенных граждан по ночам поднимал с постели ужасающий рев четырехцилиндрового «индейца» под окном дочери. Имидж летчика-сорвиголовы сохранился в песнях, анекдотах и фильмах, вроде ставших классикой жанра «Ангелов ада» Говарда Хьюза.

До Второй мировой войны летчиков считали обреченными полумифическими героями, вызывавшими восхищение готовностью рисковать, но и не «в себе» по обычным меркам. Пока остальные ездили в поездах или тряслись по земле в «фордах», пилоты гоняли по стране со зрелищными авиашоу, ослепляя деревенщин на миллионах ярмарок. Когда их трюки не удавались, они падали – и часто погибали. Уцелевшие не унимались, обращаясь со смертью как с нелюбезным и недалеким кредитором-приставалой и, чтобы прогнать холодок, чокались за собственную легенду графинами джина на сумасбродных вечеринках. «Жить быстро, умереть молодым и красиво лежать в гробу». Такой девиз вызывал много смеха на балах дебютанток, но в кругах авиаторов не казался смешным – слишком близок он был к реальности.