— Я пойду по тропе к ручью,

Где когда-то звучала песнь.

Этот мир уже не спасти,

Значит, в землю врасту я здесь.

***

— Скажи мне, братец, пожалуйста, — только увидев Галдора на пороге кабинета, Глорэдэль заговорила нарочито громко, — почему из всех наших сестёр ты решил повидаться со мной? У тебя что-то болит? Но, боюсь, я тут не помощница.

— Я обидел тебя, — адан подошёл к столу и сел напротив знахарки, — прости, пожалуйста. И да, я нездоров, но, поверь, я мог бы обратиться к кому угодно, но я пришёл к тебе извиниться.

Аданет опустила глаза, глубоко вздохнула, посмотрела на брата.

— Галдор, — голос чуть дрогнул. — Галдор, давай на чистоту. Мы с тобой никогда не были друзьями, но теперь, если ты решил ехать со мной, я готова сделать вид, будто ничего не произошло. Однако, если ты…

— Ехать? Куда?

Знахарка удивлённо подняла брови, лоб с заметными морщинами стал похож на дно реки.

— Слушай, Гло, я не читаю письма отца, — сын Хадора всплеснул руками и закашлялся. — Я знаю, он только доехал домой, как сразу мне что-то написал, но мне плевать, я не хочу видеть его почерк вне службы. Сейчас я отдыхаю, в том числе, от него.

— Забавно, — аданет откинулась в мягком кресле, подняла голову. — Письмо, скорее всего, было от мамы, но ты увидел, что оно из дома и даже не открыл. Рок даёт тебе шанс не видеть отца ещё очень долго, а ты чудом его не упустил. Если бы ко мне не приехал, так бы ни о чём не узнал и остался бы с родителями.

— Что ж не назвала неудачником, а, Гло? — наследник дор-ломинского вождя нервно хмыкнул, но тут же опомнился. — Прости, не хочу снова ссориться. Куда ты уезжаешь?

— На юг, кажется, — аданет закрыла глаза, начала ритмично покачиваться. — Там дикари какие-то живут, нам надо их привезти к королю. Но сначала проверить, не заразные ли.

— А почему это должна делать ты?! — Галдор подскочил. — Эльфы не болеют, пусть они и проверяют!

— Может быть, я этого хочу? — глаза знахарки посмотрели со злым укором. — Может быть, мне это интересно, не думал? Я поеду с мужем, детей маме отправим. Я хочу увидеть это племя, ясно? А ты, если желаешь сидеть здесь, сиди. И не учи меня жить.

— Ты не простила меня, — со вздохом покачав головой, адан понизил голос. — Я поеду с тобой, Гло, потому что твой муж… Ладно, я промолчу. Когда выезжаем?

— Откуда мне знать? — Глорэдэль пожала плечами. — Может, через год, может, завтра. Нам скажут. Но будь готов отправиться в любой момент. И научись не открывать рот вне службы.

Галдор хотел ответить на упрёк, но вдруг из коридора донеслась громкая и крайне неблагозвучная песня: похоже, кто-то очень нетрезвый продолжал начатое на площади с артистами веселье, но, видимо, дело зашло слишком далеко, и теперь этому человеку потребовалась помощь знахарей.

— Посмотри, посмотри, посмотри на меня!

Я сегодня, как лето, раздета и немного пьяна.

Сейчас в моей голове ромашки,

Со мной ты рядом — такой бесстрашный!

Посмотри на небо, там звёзды сошлись!

Это новая, новая, новая жизнь!

Глорэдэль замерла, прислушалась к хриплым воплям потенциального пациента, взглянула на брата, и они вместе искренне рассмеялись.

***

С высоких стен дворцового зала смотрели неподвижными глазами многочисленные портреты. Аклариквет знал и помнил, как сейчас, все эти взгляды, и каждый раз удивлялся, почему художники выбирали те или иные выражения лиц, которые, однако, менестрель не считал главными в изображённых образах. Почему королева Анайрэ на картинах всегда с величественно-отстранённым лицом? Одетая в платье, похожее на плод хмеля, скрывающее и тело, и волосы, прекрасная Нолдиэ не была на портрете собой. Супруга верховного нолдорана, так и не узнавшая о том, что она теперь верховная королева своего народа, всегда тревожилась о чём-нибудь, и эта эмоция обязана дополнять образ!

— Анайрэ поистине совершенна, — заметив внимание менестреля к картине, произнёс Нолофинвэ, медленно переходя от окна к окну, осторожно трогая шторы украшенными перстнями пальцами. Ткань, словно живая, реагировала на прикосновения, переливалась и искрилась звёздной вышивкой. — Но тебя что-то не устраивает, я вижу.

— Она недостаточно похожа на себя, — решил честно ответить Аклариквет.

— Да, — король улыбнулся. — Её красоту не передаст ни одна кисть.

Недолгое молчание прервалось щебетом пролетевшей рядом с окном птицы.

— Пока мы здесь одни, — Нолофинвэ замер, демонстративно смотря мимо менестреля, — поговорим о важном для нас двоих. Я уже решил, кого из воинов отправлю к халадинам на этот раз, и после долгих размышлений сделал вывод, что не дам Арминасу второго шанса, поскольку он может нарочно навредить. Но это не твоя забота. Твоя забота — решить, как лучше поступить: тебе ехать самому и оставить Хитлум без присмотра, или послать тех, кому ты доверяешь. Такие есть?

— Разумеется! — Аклариквет ответил раньше, чем подумал, поэтому произнёс слово уверенно, однако, осознав ситуацию, смутился и опустил голову, краем глаза наблюдая за королём.

Нолофинвэ остался неподвижен.

— Разумеется, нет, — сказал после паузы король. — От тебя сбежали лучшие певцы, и ты не можешь поклясться, что подобное не повторится снова. Что их не устраивало?

— Они хотели петь не то, что требовал я, — повторил давно придуманную фразу менестрель.

— И почему же ты не убедил их?

— Я не смог, — совсем зажался Аклариквет.

— Не захотел, — Нолофинвэ задвигал челюстью. — Потому что ты завидуешь обретшим свободу. Но знай, Вильварин, тебе я предательство не прощу и не спущу с рук. Я брошу всю армию Барад Эйтель, Хитлума и осадного лагеря на твои поиски, я найду тебя даже в тайном городе, под Завесой какого-нибудь Айну или Чертогах Намо! И тогда ты узнаешь, что добр и милосерден я далеко не всегда.

Почему-то менестрель не испугался и даже не занервничал. Наоборот, всё смущение и чувство вины мгновенно прошло, а старая обида на недоверие растаяла,