И все же они сделали то, что требовала церковь, — заперли монастырские ворота. Они попытались проявить милосердие к жертвам чумы, уговаривая тех вернуться домой. Потерпев неудачу, братья старались, насколько возможно, делиться с ними провизией и всеми необходимыми вещами. Больные с благодарностью отнеслись к щедрости и милосердию монахов. В Вангарде отношения между народом и монахами отличались от тех, что существовали во многих других местах. Люди прислушались к просьбам настоятеля Хейни. Лагерь больных разделился на две половины, между которыми пролегал достаточно широкий коридор. Это позволяло монахам беспрепятственно выполнять свои ежедневные обязанности — в основном собирать пропитание, которое почти целиком раздавалось затем больным.

Однако при всем понимании и сотрудничестве по обе стороны высоких стен Сент-Бельфура, Хейни и Делман чувствовали себя жалкими узниками, которых чужое страдание и собственная беспомощность обрекли на заточение в монастыре.

Каждый день и каждую ночь они слышали стоны больных.

— Я больше этого не вынесу, — признался как-то утром Делман.

Он только что пришел со стены. За ночь умерли еще несколько человек, в том числе двое детей.

Настоятель Хейни беспомощно поднял руки. У него не было ответов. Он знал лишь, что пока их монастырь оставался наиболее защищенным от чумы местом.

— Я пойду к ним, — заявил брат Делман.

— С какой целью?

Делман пожал плечами.

— Прошу тебя, дай мне один камень души, чтобы я смог попытаться облегчить хоть чьи-то страдания.

— Думаю, ты помнишь древние песни, — ответил настоятель Хейни, но в голосе его не было упрека. — И знаешь, какую позицию занимает церковь.

— Конечно, знаю, — ответил Делман. — Знаю, что у меня гораздо больше шансов заболеть самому, чем по-настоящему кого-то вылечить. Нам предписывается запереть ворота, заткнуть уши и сидеть за стенами монастыря, пока чума не найдет нас и там. А пока этого не случилось — обсуждать вопросы веры и смысла жизни. — Он язвительно усмехнулся. — Нам предписано обсуждать, сколько коленопреклоненных ангелов способны уместиться на каждом нашем ногте во время общих молитв. Есть и другие, столь же существенные вопросы.

— Брат Делман, — сурово произнес настоятель Хейни, не давая ему войти в раж.

Делман спохватился и кивнул, понимая, что его собрат испытывает не меньшую боль и отчаяние, чем он сам.

Потом они довольно долго стояли лицом к лицу и молчали.

— Я покидаю монастырь, — объявил брат Делман. — Больше не могу равнодушно смотреть на страдания других. Ты дашь мне камень души?

Настоятель Хейни улыбнулся и повернулся в сторону единственного окна его кабинета. С того места, где он стоял, виднелось только небо. Окошко было узким, а кирпичные стены — толстыми. Но даже если бы Хейни и подошел к нему вплотную, то все равно увидел бы лишь деревья да холмы за Сент-Бельфуром. Впрочем, настоятелю и не нужно было видеть горестную картину — она четко запечатлелась у него в сознании.

— Не покидай монастырь, — мягко сказал он.

— Я должен быть с ними, — медленно и решительно качая головой, сказал Делман.

— Тебе больно видеть страдания невинных людей. И мне тоже больно их видеть, — признался Хейни. — Не уходи из монастыря. Я принял решение открыть ворота и впустить всех больных в монастырь.

Делман вздрогнул, пораженный услышанным. Он еще сильнее замотал головой.

— Это м-мой личный в-выбор, — заикаясь пробормотал Делман, совершенно не желавший принуждать кого-либо из собратьев последовать его примеру. — Я совсем не имел в виду…

— Думаешь, я не слышу их криков? — спросил Хейни.

— Но другие братья…

— Они все решат сами, — объяснил Хейни. — Я объявлю им о своем решении и скажу, что те, кто с ним не согласен, не подвергнутся ни малейшему осуждению. Я договорюсь, чтобы этих братьев на корабле доставили на юг, под надежные стены Санта-Мир-Абель. Пусть все, кто пожелает, отправятся туда. Думаю, отец-настоятель Агронгерр примет их с радостью. А с теми, кто останется, мы превратим Сент-Бельфур в дом исцеления. Или хотя бы попытаемся это сделать.

Хейни встал и вышел из-за стола. Делман недоверчиво качал головой, но Хейни был непреклонен. Когда он поравнялся с Делманом, тот радостно и с огромным облегчением обнял его. Смелое решение Хейни дало Холану Делману силы, в которых он так отчаянно нуждался.

— Не надо было тебе приезжать сюда, друг мой, — сказал принц Мидалис, когда Андаканавар неожиданно появился в Пирет Вангарде. — Наши опасения, увы, оправдались, и Вангард охвачен чумой. Возвращайся в Альпинадор, куда чума еще не добралась.

— Это не совсем так, — печально ответил Андаканавар, и Мидалис все понял.

— Мы не знаем, как бороться с чумой, — сказал ему принц. — У нас есть рецепты нескольких снадобий из трав, но, насколько мне известно, они лишь облегчают страдания. Чуму они не излечивают.

— Остается надеяться на зиму, — столь же невесело проговорил рейнджер. — Может, зимняя стужа прогонит чуму из наших земель.

Принц Мидалис, желая поддержать друга, ободряюще кивнул. Однако ему была известна горькая правда о розовой чуме. Он знал, что суровая альпинадорская зима сделает страдания больных еще невыносимей.

Она вновь пошла в атаку на чуму и вновь потерпела поражение. Пони пробовала различные сочетания камней, в том числе многие из тех, что уже применяла, пытаясь помочь другим больным. Все оканчивалось неизменным поражением. Вместе с Роджером они ставили Дейнси припарки, поили ее сиропом, молились. Если это и приносило облегчение, то совсем ненадолго, но чаще их усилия оказывались безрезультатными. Пони едва ли не с первого дня поняла: ей не спасти Дейнси. Более того, на этот раз она обязательно заболеет сама. Каждая новая попытка приближала Пони к опасной черте. Но она не могла, не имела права оставить эти попытки. Каждый раз, видя на лице Роджера молчаливое отчаяние, Пони неизменно собиралась с силами для новой битвы.

В один из вечеров, потерпев очередную неудачу, изможденная Пони оседлала Грейстоуна и поскакала к заветной пещере под старым вязом. Ей было нужно побеседовать с Элбрайном. Возможно, скоро она навсегда придет в его мир. А сейчас ей было необходимо ощутить близость его духа, сердцем почувствовать, что ее Элбрайн — рядом.

К этому времени совсем стемнело, и Пони пришлось зажечь с внешней стороны входа свечу. Ее слабого света хватало, чтобы увидеть в зеркале туманные образы, приходящие из иного мира. Пони уселась на бревно, прикрыла глаза, сосредоточившись на зеркале. Все ее сердце рвалось наружу, горестно призывая Элбрайна.

Ей вдруг стало удивительно спокойно: Элбрайн был здесь, в этой пещере, рядом с ней.

Потом образ Элбрайна потускнел и пропал. Пони встревожилась. Вместо силуэта ее любимого в зеркале возник другой силуэт, который она узнала далеко не сразу.