– А что с моей подругой? – задала вопрос девица. – Которую тогда схватили вместе со мной?

– Да что ты за нее уцепилась? – Доу снова обнажил в улыбке зубы. – Ты в самом деле думаешь, что кто-то теперь захочет ее заполучить обратно?

Девица строптиво смотрела ему прямо в глаза.

– Получить ее хочу я. Я же сделала то, что ты хотел?

– Как бы не поздновато. – Доу беспечным взором еще раз окинул усыпанный трупами склон, набрал полную грудь воздуха и протяжно выдохнул. – Хотя это ж война. Кому-то надо быть и в проигравших. А вообще это хорошая затея: послать переговорщиков, оповестить всех, чтоб перестали биться, а лучше взяли и врезали хором песню. А то кромсаем друг друга почем зря, позор один.

Девица постояла, поморгала и перевела это на язык Союза.

– Мой отец хотел бы похоронить наших павших.

Но протектор Севера уже поворачивался уходить.

– Завтра, – бросил он напоследок. – Они уже никуда не сбегут.

Черный Доу двинулся вверх по склону, а пожилой, прежде чем пойти следом, чуть виновато улыбнулся Финри.

Она глубоко вздохнула и, постояв, выдохнула.

– Ну вот, видимо, и все.

– Мир – всегда некий спад накала, – сказал отец. – Но от того он не становится менее желанным.

Он с чопорным видом начал спускаться к Деткам, Финри рядом.

Какая-то невнятная беседа, пара скверных шуточек, не вполне понятных им самим – сомнительному собранию из пяти человек, и дело сделано. Битва окончена. Да что там битва – вся война. А что, нельзя было договориться изначально, чтобы люди с обеих сторон были по-прежнему живы, с целыми и невредимыми руками и ногами? Как ни крути, смысла что-то не наблюдается. Быть может, ей стоило злиться из-за громадных, впустую понесенных потерь, но она была слишком утомлена; слишком раздражена тем, как неприятно липнет к спине сырая одежда. Ну да ладно, теперь хотя бы все кончено, после…

Над полем битвы грянул раскат грома – пугающе, ужасающе громкий. Показалось, что по Героям ударила молния, последним выпадом грозы. И тут Финри увидела, как со стороны Осрунга взметнулся мощный огненный шар, такой огромный, что казалось, печным жаром дыхнуло в лицо. А вокруг него в небесную высь взлетали пятнышки, полоски и завитки вроде как пыли. Хотя нет, не пыли. Это были обломки строений. Стропила, камни. Люди. Пламя истаяло, а на его месте взбухала тучища дыма, растекаясь по небу перевернутым чернильным водопадом.

– Гар, – шепнула Финри и, не помня себя, сорвалась на бег.

– Финри! – крикнул вслед отец.

– Я за ней, – донесся голос Горста.

Она опрометью неслась вниз по склону; фалды мужнина плаща цеплялись за ноги.

– Какого че… – пробормотал Зоб.

Ползущий кверху дымный столб размывал и волок в их сторону ветер. Ниже бесновалось рыжее пламя, алчно лижущее только что стоявшие там постройки.

– О-па, – произнес Доу. – Это, наверно, сюрприз Ишри. Там сейчас никому мало не покажется.

В другой день Зоб, пожалуй, застыл бы от ужаса, однако сегодня завести себя было уже не так просто. Запас страха и горя он спалил дотла. Зоб, сглотнув, отвернулся от исполинского древа, медленно простирающего над долиной смоляные сучья, и вслед за Доу продолжил подъем.

– Победой в прямом смысле это не назвать, – не оборачиваясь, говорил тот, – но результат сам по себе неплохой. Надо послать кого-нибудь к Ричи, передать, чтобы он сушил весла. А заодно и к Тенвейзу с Кальдером, если они еще…

– Вождь.

Зоб остановился на влажном склоне рядом с трупом солдата Союза, лежащим вниз лицом. Надо все делать по-правильному. Стоять за своего вождя, какие бы там чувства ни мешали. Он следовал этому всю жизнь, а говорят, старый конь новых барьеров не берет.

– Да? – Улыбка сошла у Доу с лица, когда он поглядел Зобу в глаза. – Чего такой смурной?

– Мне надо тебе кое-что сказать.

Потоп наконец иссяк, но с листвы на вымокших, недовольных, нахохленных солдат Первого его величества полка по-прежнему нудно сыпались капли. Самым вымокшим, недовольным и нахохленным из всех был капрал Танни. Он по-прежнему горбился в кустах. Все так же таращился на опостылевший отрезок стены, на который пялился весь этот день и большую часть дня предыдущего. Глаз натерло медной оправой смотрового стекла, шею натерло от постоянного чесания, задницу и подмышки – от сырой одежды. В его полосатой карьере бывали дерьмовые обязанности, однако нынешние дерьмовостью превосходили их на целую голову, сочетая в себе две незавидные постоянные армейского бытия: ужас и смертную скуку. Стена на какое-то время скрывалась за пеленой дождя, но сейчас проявилась вновь. Такая же замшелая, покато нисходящая к воде. И копья так же щетинились над ней.

– Ну что, их видно? – шипел рядом полковник Валлимир.

– Безусловно, да, господин полковник. Они все еще там.

– А ну дайте сюда!

Валлимир выдернул у Танни окуляр, секунду-другую таращился на стену, затем угрюмо его возвратил.

– Ч-черт!

Танни испытывал к полковнику что-то похожее на сочувствие, во всяком случае, самое большее, что можно позволить себе чувствовать по отношению к офицеру. Идти в атаку значило ослушаться буквы приказа Миттерика, не идти – ослушаться его тона. При любом раскладе можно не сносить головы. Вот он, наисущественный аргумент против того, чтобы подниматься чином выше капрала.

– Все равно идем! – бросил Валлимир – желание славы, видно, перевесило. – Готовить людей к броску!

– Слушаю, – отсалютовал Форест.

Ну вот. Больше никаких уловок для задержки или отлынивания, симуляции болезни или ранений. Время драться. Признаться, для Танни, застегивающего пряжку на шлеме, это было едва ли не облегчение. Что угодно, любое пекло, только чтоб не корячиться больше в этих чертовых кустах. Приказ шепотом передавался по цепочке от человека к человеку; люди с шорохом и шелестом вставали, поправляли и подгоняли доспехи, вынимали оружие.

– Значит, все-таки оно? – взволновано спросил Желток.

– Так точно, оно самое.

В голове у Танни, когда он развязывал тесемки и снимал со штандарта парусиновый чехол, стояла странная легкость – старая знакомая, она всегда появлялась, когда он нежно разворачивал драгоценный квадрат красной материи. Нет-нет, не страх. Вовсе не он. А какое-то другое, более сильное, жутковато холодящее чувство. Которое Танни неизменно пытался в себе подавлять, но оно всякий раз вновь и вновь пускало ростки, и чем меньше он этого хотел, тем крепче они были.

– Ну что, сейчас идем, – шепнул он.

Ткань развернулась, и на флаге расцвело золотое солнце Союза с вышитой цифрой «1». Штандарт полка капрала Танни, в котором он служил с мальчишества. Был с ним и в пустынях, и в снегах. Гордо поблескивали вышитые золотой нитью названия битв. Имена кампаний, в которых сражались и побеждали люди такие, что не чета ему.