суток отходящего парохода в Константинополь. В последнем благодаря письму Бертелло я был устроен на большой французский пароход, уходивший со снаряжением для Добровольческой армии в Новороссийск. Моя заграничная командировка была закончена.

Вернувшись в Новочеркасск, я застал свою семью в тревоге, не имея никаких сведений обо мне. За время моей поездки моя жена перенесла в тяжелой форме сыпной тиф, который свирепствовал во время Гражданской войны на Юге России. Лечивший жену доктор, горничная жены, ухаживавшая сестра милосердия скончались от этой ужасной болезни.

На Дону, где в это время шли тяжелые бои с красными, я не застал Краснова. Он сдал должность вновь избранному Донским атаманом генералу А.П. Богаевскому, с которым, до мировой войны, я служил по Генеральному штабу в Петербургском военном округе.

Сделав подробный доклад о своей командировке, как лично атаману Богаевскому, так и Донскому правительству, я вновь включился в число участников белой борьбы с красными.

За рубежом

Положение в нашем Отечестве, после Октябрьской революции, понудило сотни тысяч людей всякими способами покинуть Родину и бежать за границу. Неудачи же белых фронтов, ставших на защиту Отечества от захватчиков власти, вынудили эвакуацию Белой армии после трех лет неравной борьбы. Находясь на Южном фронте, пришлось и мне с женой и малолетним сыном 20 февраля 1920 года выехать из Новороссийска на пароходе «Константин». После всяческих мытарств – стоянки на рейде в Босфорском проливе, вынужденного принятия душа на островах Принкипо – мы прибыли в Салоники, откуда были доставлены в Белград.

Увы, обстановка, которая нас приняла за границей, была безотрадной. В то время еще отсутствовала какая-либо организация по защите прав и интересов беженцев, как и не существовало домов для престарелых. Кто смог захватить с собой какие-либо ценности, распродавали их за бесценок. Более молодые, сохранившие свое здоровье, поступали на какую-либо работу, главным образом рабочих. В лучшем положении были специалисты и техники.

Старики и инвалиды были в особо отчаянном положении.

Отсутствие Отечества и его консульской защиты делало беженцев бесправными. «Права человека» их не касались. Победители эгоистически замкнулись в своих интересах, забыв о России, которая кровавыми боями шла за общее дело, спасая и выручая их в критические дни войны.

Большинство стран отказывали в выдаче въездных виз. Получить их можно было исключительно по протекции влиятельных лиц.

Пробыв около трех лет в Югославии, мне удалось с семьей довольно неудачно перебраться в Германию, где началось «спартаковское движение», появились пропагандисты большевизма; все показывало о возможной перспективе после тяжелого поражения последовать примеру несчастной нашей России. Приходилось выбираться отсюда. А судьба мне в этом посодействовала.

Невыполнение немцами каких-то обязательств по Версальскому мирному договору повлекло французское правительство Пуанкарэ оккупировать пограничный Рурский район французскими и бельгийскими войсками. В противодействие этому, немцы сняли персонал с железных дорог этого района. Получился паралич транспорта и передвижения. Но немедленно командированная часть служащих с французских и бельгийских железных дорог, хотя и не полностью, все же справились с этим саботажем в оккупированном Рурском районе.

На работу железных дорог были приняты и добровольцы, а также, со значительными урезанными условиями, были приняты до сотни русских.

Около полутора лет (в 1923—1924 годах) мне удалось проработать здесь, а сын начал свое учение во французском лицее, который заботливо был открыт в Висбадене на время оккупации.

Но к осени 1924 года в Париже правительство Пуанкарэ было заменено правительством Эрио, с решением которого кончилась оккупация Рурского района и возвращение служащих. Нам, временно принятым на работу, уплачивали лишний месяц и предоставляли даровой проезд с семьей и багажом до любого места во Франции.

Здесь же произошел комический эпизод беженского существования. Среди русских, поступивших на работу, большинство были из лиц, не имевших ранее своего пребывания во Франции, когда они обратились к здешнему французскому консулу с просьбой о визе, то последний в этом категорически отказал.

Получилась неувязка у властей одного государства: французские власти по железнодорожному ведомству дают даровой проезд в любой пункт во Франции, а те же власти по дипломатическому ведомству не дают права въезда в их страну!..

Понадобились бесконечные хлопоты для урегулирования этого, так сказать, государственного разнобоя.

Перебравшись в Париж, я поступил на службу в банк «Националь де креди», а сын продолжал свои занятия в лицее. Науки ему давались легко, и он преуспевал и при переходе из класса в следующий получал призы в palmares, но здоровье его оказалось, после перенесенной скарлатины, в опасном положении. По требованию докторов летом 1926 года я с семьей перебрался в Ниццу, куда я перевелся в отделение того же банка.

Здесь, на французской Ривьере, мне пришлось надолго обосноваться; кроме моей службы в банке – для заработка, мне пришлось заняться и общественной работой – для помощи ближнему, ибо полное отсутствие в то время каких-либо органов помощи беженцам требовало за них бесконечных хлопот и, главное, сбора благотворительных средств на вопиющую нужду, испытываемую многими русскими беженцами.

Мне пришлось принять на себя председательство здесь по Общевоинскому союзу и Союзу бывших офицеров – участников войны 1914—1920 годов. А в 1930 году генерал Хабаев[455], председатель Союза инвалидов во Франции, предложил мне организовать в Ницце отдел инвалидного Союза и оборудовать дом на 25 человек, где лишенным по состоянию здоровья работы инвалидам было бы предоставлено полное содержание – кров, довольствие и по возможности одежда. На первоначальное обзаведение небольшую сумму выхлопотала Е.В. Половцова от монакской принцессы Шарлотты, но дальнейшее обеспечение средствами на содержание дома от благотворительности ложилось на меня.

Задача была не из легких, но судьбе угодно было помочь мне.

Понимая, что добыть средства из своей же беженской среды далеко не достаточно, мне пришлось проделать тяжелую и хлопотливую работу и привлечь, как почетных гостей, на устраиваемые мною в фешенебельных отелях благотворительные вечера высших военных и гражданских властей, начиная с префекта, мэра, начальника гарнизона, а также иностранных консулов. Как ни странно, не так вокальная сторона вечера, а эта почетная элита привлекала как высшую, так и денежную, да и просто любопытную, а быть может, и тщеславную и зараженную снобизмом публику. Мне помогала жена, хорошо владевшая языками, чтобы занимать на почетном столе весь интернационал собравшихся.

В течение 16 лет я находился во главе этого дела, проделал нелегкую работу по сбору средств на содержание 25 инвалидов в доме и на выдачу нуждающимся членам подведомственных мне организаций пособий.

В 1945 году французское правительство организовало старческие дома для малоимущих стариков, в том числе и наши инвалиды, призреваемые в нашем инвалидном доме, сперва получили средства на содержание,