что я пытался добиться его экспатриации. Я улегся в постель, но не мог спать, осаждаемый кошмарами с орущими попугаями и тетками.

Входя в новостной отдел с пакетом сэндвичей, я услышал, как диктор, рассказывающий по телевидению о погоде, сообщает об урагане, движущемся через Атлантику. Ураган Хьюго, сказал он. Я едва не расхохотался. Наверняка мне послышалось. Хьюго преследует меня. Дальше диктор повторил еще раз. Ураган Хьюго набирает силу и мчится через Атлантический океан. И что Вселенная хотела сказать мне на этот раз?

В ту ночь я опять спал плохо, а когда проснулся, странная женщина варила кофе на кухне. Мать Магдалены, сообразил я. По-английски она говорила плохо, но мне удалось выяснить, что она спешно покинула Пуэрто-Рико. Бежала от Хьюго, сообщила она.

– Как и все мы, – сказал я в ответ.

В следующие несколько дней я читал про Хьюго, прослеживал его путь и тревожился о том, какие разрушения он может причинить. Сам не знаю, почему ураган произвел на меня такое впечатление, но я боялся его не меньше, чем обитатели домиков на сваях на атлантическом побережье. Возможно, из-за недостатка сна, или из-за жизни в туалете, или из-за необходимости принимать душ в постоянной панике, но я позволил урагану Хьюго превратиться в метафору моей жизни и полностью подчинить ее себе. Как будто его область низкого давления столкнулась с моей, высокого, и ураган вобрал в себя все мои страдания насчет Макгроу, и тети Рут, и Сидни, и «Таймс», спрессовав их в один прищуренный глаз. С утра до ночи я только и думал, что про Хьюго.

Когда в конце сентября 1989-го Хьюго ударил по континенту, я сидел в «Таймс» – читал телеграммы и отслеживал его по телевизору, словно работал копировщиком не в газете, а в метеослужбе. До полуночи я сидел в редакции и смотрел CNN, а когда уборщики начали пылесосить, вернулся в квартиру Магдалены и уселся перед телевизором с ее матерью, которая, похоже, была потрясена не меньше моего. Даже Хьюго был потрясен Хьюго. Раз за разом, слыша, как его имя произносят по телевидению, попугай начинал отчаянно вопить, и с этими воплями, с завываниями ветра и стенаниями матери Магдалены на испанском ночь тянулась просто нескончаемо.

Когда на следующее утро небеса над Южной Каролиной расчистились и власти начали подсчитывать ущерб, я искренне горевал за всех, кто погиб или лишился жилья. Но хотя сочувствие мое и было вполне здоровым, я ощущал нечто большее, непропорциональное и иррациональное. Мне стало ясно, что у меня не в порядке с головой – возможно, я на пороге серьезного нервного срыва. Но эти мысли быстро прогнал новый репортаж о последствиях Хьюго.

Через несколько дней после первого удара урагана я снова смотрел телевизор с матерью Магдалены. Оба мы пили виски и курили сигареты одну за другой, и тут я заметил, что пачка кончается. Пошел в киоск за новой и заглянул по дороге в ближайший бар. На улице лило как из ведра – видимо, остатки Хьюго добрались до Нью-Йорка. Вернувшись в квартиру, я увидел, что гостиная разгромлена, мебель переломана, диванные подушки вспороты, а весь пол усыпан осколками стекла. Я стал звать мать Магдалены и услышал рыдания, доносившиеся из спальни. Я бросился туда. Мать Магдалены лежала на животе; в спальне царил бедлам. Я присел рядом с ней на корточки и спросил, что случилось.

– Я всем звонить, – повторяла она. – Никто не отвечать! Никто меня не любить!

В одной руке она держала телефонную трубку, а в другой – записную книжку и молотила по полу ногами, словно ребенок, заходящийся в истерике.

– Так это вы натворили? – спросил я. – Вы разгромили квартиру?

– Я всем звонить! – рыдала мать Магдалены, и тушь текла у нее по щекам.

Она швырнула записной книжкой о стену.

– Все на меня наплевать!

Сообразив, что на нее никто не нападал, я пошел на кухню налить нам по стакану воды. Услышал, что мать Магдалены опять бьет стекло, и подумал, что она может что-нибудь с собой сделать. На холодильнике был номер бойфренда Магдалены. Я позвонил и сказал, что с ее матерью неладно – ей лучше бы вернуться домой. Она не стала спрашивать, что именно произошло, из чего я сделал вывод, что ее мать выкидывает подобное не впервые.

Магдалена прибыла вместе с бойфрендом, который терпеливо стоял в углу, пока она суетилась над матерью.

– Мама? – спрашивала она. – Мама, что с тобой?

Мать в ответ бормотала что-то невнятное. Магдалена позвонила «911», и очень скоро квартира наполнилась полицейскими и санитарами. Они огляделись и, как я, наверняка подумали, что разгромленная квартира сильно напоминает картинки, мелькающие по телевизору уже несколько дней.

– А ты кто такой? – спросил меня один полицейский.

– Я снимаю тут туа… комнату.

Все собрались вокруг простертой на полу матери Магдалены, которая рвала свою записную книжку на клочья, а их на клочки помельче. Полицейский спросил ее, что произошло, и она повторила то же самое, что мне. Она всем звонила, чтобы поговорить про ураган Хьюго, но никто ей не отвечал.

– Вы хотите, чтобы мы отвезли ее в госпиталь? – спросил полицейский у Магдалены.

– Госпиталь? – взвыла ее мать. – Вы не повезете меня в госпиталь, сраные негритянские жопы!

На этом все и закончилось. Полицейские уступили дорогу санитарам, которые быстренько надели на мать Магдалены смирительную рубашку. Она вырывалась, царапалась, отбивалась от них, но ее скрутили за пару секунд.