«Пресвятая Дева, спаси и сохрани!» – прошептал каменщик.

Искривление опор, замеченное Осмундом, являлось малой частью сложных процессов, происходивших в структуре огромного собора. Нагрузка сводов на стройные опорные колонны готического сооружения с высокими стенами и низкой несущей способностью была слишком велика. Арки в восточной части, над хором, уже слегка клонились к алтарю, будто мехи огромной каменной гармоники, а вершины центральных опор едва заметно вдавливались внутрь – каменное полотно испытывало огромное напряжение. С подобными явлениями зодчие сталкивались и при строитель стве других соборов, успешно применяя контрфорсы и аркбутаны для ослабления давления на стены. Сравнительно небольшие контрфорсы основного здания собора оказались малоэффективны. Вдобавок зодчие, не озаботившись точными расчетами, приступили к возведению многотонной каменной башни над средокрестием в надежде на то, что опоры пурбекского мрамора выдержат нагрузку.

Если надежды оправдаются, то колонны выдержат, хотя и изогнутся под немыслимым весом. А если нет…

Осмунд затаил дыхание.

Король Эдуард величественно шествовал по нефу.

После окончания богослужения священники и знатные господа почтительным полукругом собрались в восточной оконечности нефа, подле короля, который призвал к себе нескольких каменщиков и зодчих, трудившихся на строительстве собора. Последним к королю приблизился Осмунд. Старому резчику вручили небольшой, но тяжелый кошель с серебром, и Эдуард во всеуслышание провозгласил:

– Твои барельефы в капитуле великолепны, Осмунд Масон.

Каменщик отвесил низкий поклон.

– Вскоре Солсберийский собор будет по праву считаться лучшим собором в Англии, – продолжил король.

Осмунд решительно замотал головой. Придворные удивленно уставились на него.

– Башня слишком тяжела! – заявил старый резчик, указывая на центральные опоры. – Колонны не выдержат, они уже гнутся под тяжестью! Хвала Господу, что сегодня не обвалились!

В ошеломленном молчании священники и знатные господа поглядели на колонны.

– Ваше величество, каменщик одряхлел и больше не работает на строительстве собора, – прозвучал уверенный голос одного из клириков. – Мрамор выдержит нагрузку.

Осмунда поспешно отвели в сторону, и он не слышал, что обсуждалось дальше. Чуть погодя до него донесся взрыв смеха.

На соборном подворье, к несказанному удивлению Осмунда, его нагнал один из спутников короля и объявил:

– Завтра утром явишься в Кларендонский дворец. Король пожелал украсить свои покои резными деревянными панелями.

Старый каменщик привычно сослался на дряхлость и плохое зрение, но вельможа не стал его слушать:

– Приходи на заре, пока король на охоту не уехал. Твое мастерство он оценил, хоть ты и не угодил каноникам.

Осмунд со вздохом согласился.

Кроме Осмунда, на следующее утро в Кларендонский дворец отправились еще два путника. Впрочем, их туда не приглашали.

Джон, сын Уильяма атте Бригге, унаследовал многие его черты, но странным образом внешне не походил на отца. Уильям сутулился, а Джон держался прямо, развернув плечи; Уильям ходил быстро, размашистыми шагами, а Джон вышагивал размеренно и степенно; на узком лице Уильяма чаще всего появлялась жестокая и злобная ухмылка, а с лица его сына не сходило выражение доброжелательной заинтересованности и участия. Он торговал сукном в Уилтоне и еще при жизни отца приобрел репутацию честного и добропорядочного человека. Окружающие привычно звали его Джоном, сыном Уильяма, а чаще – Джоном, сыном Уилла, то есть Джоном Уилсоном.

У Джона Уилсона не было врагов, а некоторые – в основном для пользы дела – даже считали его другом. Самой большой ценностью в его жизни была жена.

Кристина и в тридцать семь лет оставалась необычайно привлекательной – она словно бы застыла в двадцатипятилетнем возрасте, и даже признанным сарумским красавицам приходилось соглашаться, что она во всем их превосходит. В замужестве она родила пятерых детей, но оставалась тонкой и гибкой, будто девушка, и сохранила нежную гладкую кожу, лишь у глаз расходились едва заметные лучики смешливых морщинок. Густые волосы по-прежнему отливали золотом, а в движениях женщины сквозила природная грация и осознание своей красоты. Мужу Кристина оказывала огромную помощь в делах.

Говорила она мало, с торговцами не заигрывала, но своим присутствием и одобрительной улыбкой очаровывала их и заставляла идти на уступки. Джон Уилсон хотел этим воспользоваться для заключения более выгодных сделок, но жена мудро предостерегла его:

– Не стоит наживать себе врагов. Мы люди маленькие, нам нужны влиятельные друзья.

Жители Сарума давно забыли ее злую проделку; о хитроумии и сладострастии Кристины знал только ее муж.

Сегодня Джон Уилсон был очень взволнован – предстоял самый важный день в его жизни.

Ранним утром, когда солнце едва осветило вершины деревьев, Джон Уилсон с женой добрались до Кларендонского дворца, представлявшего собой подворье в королевских охотничьих угодьях. Здесь стояли деревянные дома в два этажа, построенные как придется, по надобности – покои для гостей и свиты, псарни и конюшни. Основные постройки крыли черепицей, остальные крыши выстлали деревянной планкой, требующей постоянного ухода.

У входа в охотничье подворье Джон попросил провести его в королевские палаты. Стражник, поразмыслив, решил, что незваные гости – либо ремесленники, как старый каменщик, пришедший ранее, либо отстали от менестрелей, явившихся развлекать короля и его свиту, и указал на группу построек в середине подворья.

Королевские покои отличались от остальных только огромным числом оленьих рогов, развешанных по стенам, – охотничьим трофеям. У входа в покои весело переговаривались охотники, держа на привязи великолепных охотничьих псов.

За распахнутыми дверями виднелся богато убранный зал. Блестел пол, выложенный яркими керамическими плитками, которыми славились уилтширские монастыри; посредине лежал искусно ткан ный ковер, привезенный женой Эдуарда, королевой Элеонорой Кастильской, из родной Испании; на стенах красовались изображения королей на зеленом фоне. Джон Уилсон ошеломленно поглядел на невиданную прежде роскошь и взволнованно обернулся к жене.

– Ты готов? – невозмутимо спросила Кристина.

Джон кивнул, хотя руки его едва заметно дрожали.

– Ты же знаешь, дело очень важное, – напомнила ему жена.

Внезапно в дверях появился седовласый король Эдуард в окружении свиты. Этим утром он пребывал в превосходном расположении духа, и один из придворных осмелился оповестить короля, что уилтонский торговец явился с прошением.

С тех пор как Эдуард, взяв в руки бразды правления страной, ввел законы, карающие взяточничество, в королевскую канцелярию нескончаемым потоком хлынули жалобы и прошения, которые затем спешно направлялись на расследование в соответствующие суды графств. Король, так же как и его прапрадед Генрих II, и сам не гнушался слушанием дел. Вот и сейчас он дал охотникам знак подождать и, благосклонно кивнув торговцу, сложил руки на груди и повелел: