— Чудесно! Я хотела бы иметь такой домик в нашем парке.

Браэнн задержалась около одного из шалашей покрупнее.

— Войди, Гвинблейдд. Здесь подождешь госпожу Эитнэ. Va faill, кроха.

— Что?

— Она попрощалась. Сказала: до свидания.

— Ах, до свидания, Браэнн.

Они вошли. Внутри дома все перемигивалось, как в калейдоскопе, от солнечных пятен, протиснувшихся сквозь крышу.

— Геральт!

— Фрейксенет!

— Жив, чтоб мне провалиться! — Раненый сверкнул зубами, приподнимаясь на постели из лапника. И тут увидел вцепившуюся в бедро ведьмака Цири, и глаза у него расширились, а румянец покрыл все лицо.

— Ах ты, маленькая чертовка! — крикнул он. — Я из–за тебя чуть с жизнью не распростился. Ну твое счастье, что я не могу встать. Уж я бы тебе отделал шкурку!

Цири надула губки.

— Это второй, — сказала она, смешно наморщив нос, — который хочет меня побить. Я девочка, а девочек бить нельзя!

— Уж я б тебе показал… что можно, а чего нельзя, — раскашлялся Фрейксенет. — Чтоб тебя! Эрвилл там с ума сходит… Королевские грамоты рассылает, весь трясется при мысли, что твоя бабка обрушит на него свою армию. Кто ему поверит, что ты сама смылась? Все знают, что такое Эрвилл и что он любит. Все думают, что он с тобой… что он тебе спьяну что–то сделал, а потом велел утопить в пруду! Вот–вот начнется война с Нильфгаардом, а трактат о дружбе и союзе с твоей бабкой летит из–за тебя к чертовой матери! Видишь, что ты натворила?

— Не раздражайся, — предостерег ведьмак. — Начнется кровотечение. Как ты оказался тут так быстро?

— Знать не знаю, большую часть времени я был… бездыханным. Они вливали мне что–то отвратное в глотку. Силой. Зажмут нос и… Стыдобища, мать их…

— Ты и выжил только благодаря тому, что они вливали тебе в глотку. Тебя сюда несли?

— Тащили на волокушах. Я спрашивал о тебе — молчат. Я был уверен, что ты схлопотал стрелу. Ты так неожиданно тогда исчез… А ты вон цел и невредим, даже не в путах, и к тому ж, надо же, спас княжну Цириллу… Провалиться мне на этом месте, ты всюду успеваешь, Геральт, всегда падаешь на четыре лапы, как кот.

Ведьмак улыбнулся, но не ответил. Фрейксенет тяжело раскашлялся, отвернулся, сплюнул розовую слюну.

— Да. И то, что меня не прикончили, тоже, уверен, твоя работа. Они знают тебя, чертовы духобабы. Ты второй раз вытягиваешь меня из могилы.

— Прекрати, барон.

Фрейксенет застонал, попытался сесть, но из этого ничего не вышло.

— Накрылось мое баронство, — засопел он. — Бароном я был в Хамме. А теперь я что–то вроде воеводы у Эрвилла в Вердэне. То есть тоже был. Даже если я как–то выкарабкаюсь отсюда, в Вердэне мне уже места не будет, разве что на эшафоте. Именно от меня и охраны сбежала эта маленькая шельма, Цирилла. Думаешь, я что, по собственной охоте отправился сам–третей в Брокилон? Нет, Геральт, я тоже сбежал, на милость Эрвилла я рассчитывать мог, только если б вернул ее. Ну и наткнулись мы на треклятых духобаб, или бабодух, хрен знает, как и называть… Если б не ты, точно подох бы я в той яме. Ты снова спас меня. Это Предназначение, ясно как солнце.

— Преувеличиваешь.

Фрейксенет покрутил головой и повторил:

— Предназначение. Должно быть, наверху записано, что мы снова встретимся, ведьмак, и снова именно ты спасешь мою шкуру. Я помню, об этом поговаривали в Хамме после того, как ты снял тогда с меня тамошний птичий наговор.

— Случайность, — холодно сказал Геральт. — Случайность, Фрейксенет.

— Какая там случайность. Черт, ведь если бы не ты, я до сих пор ходил бы, наверно, в бакланах…

— Ты был бакланом? — возбужденно крикнула Цири. — Настоящим бакланом? Птицей с клювом и перьями?

— Был, — осклабился барон. — Заколдовала меня одна… девка… Мать ее… Из мести.

— Наверно, ты не дал ей меха, — заметила Цири, сморщив нос. — На эту, ну… муфту.

— Была другая причина, — слегка покраснел Фрейксенет и грозно зыркнул на девочку. — А тебе–то какое дело, ты, малышня?

Цири состроила обиженную мину и отвернулась.

— Так, — откашлялся Фрейксенет. — На чем я… Ага, на том, как ты расколдовал меня в Хамме. Если бы не ты, Геральт, остался бы я бакланом до конца дней своих, летал бы вокруг озера и обрывал ветки, льстя себя надеждой, что меня спасет фуфайка из крапивного лыка, которую выткала моя сестренция с упорством, достойным лучшего применения. Черт, как вспомню ту фуфайку, так сразу охота кого–нибудь треснуть. Эта идиотка…

— Не надо так, — усмехнулся ведьмак. — У нее были самые лучшие намерения. Просто ее неверно проинформировали. Вот и все. О снятии заклятий кружит масса бессмысленных мифов. Тебе еще повезло, Фрей. Она могла велеть тебе нырнуть в кипящее молоко. Слышал я о таком случае. Одежда в виде фуфайки из крапивы не очень помогает, хотя, с другой стороны, и мало вредит здоровью.

— Ну, может, и правда. Может, я слишком много требую от нее. Элиза всегда была недалекой, с детства глупой и красивой, действительно, чудный материал на жену какого–нибудь короля.

— Что такое чудный материал? — спросила Цири. — И почему на жену?

— Не лезь, шпань, я же сказал. Да, Геральт, повезло мне, что ты тогда объявился в Хамме. И что зятюшка–король согласился потратить парочку–другую дукатов, которых ты потребовал за то, чтобы снять заклятие.

— Знаешь, Фрей, — сказал Геральт, еще шире улыбаясь, — весть об этом разошлась широко!

— Истинная версия?

— Не совсем. Во–первых, тебе добавили десяток братьев.

— Надо же! — Барон приподнялся на локте, раскашлялся. — Стало быть, с Элизой вместе нас было двенадцать душ? Ну и идиотизм! Моя мамуля не была крольчихой.

— Это не все. Решили, что баклан малоромантичен.

— Оно и верно. Ничего в нем нет романтичного. — Барон поморщился, ощупывая грудь, обвязанную лыком и кусками бересты. — Так во что я был заколдован, если верить россказням?

— В лебедя. То есть в лебедей. Потому как вас было одиннадцать штук, не забывай.

— А чем, черт побери, лебедь романтичнее баклана?

— Не знаю.

— Я тоже не знаю. Но могу поспорить, что в рассказе именно Элиза сняла с меня чары при помощи ее жуткого мешка из крапивы.

— Выиграл. А что с Элизой?

— У нее, бедняжки, чахотка. Долго не протянет.

— Печально.

— Печально, — равнодушно подтвердил Фрейксенет, глядя в сторону.

— Вернемся к чарам. — Геральт оперся спиной о стену из переплетенных, пружинящих ветвей. — Рецидивов не бывает? Перья не растут?

— Слава богам, нет, — вздохнул экс–барон. — Все в порядке. Единственное, что у меня осталось от тех времен, так это любовь к рыбе. Нет для меня, Геральт, лучшей жратвы, чем рыба. Иногда я на заре отправляюсь к рыбакам на пристань, и пока они отыщут для меня что–нибудь благородное, я хапну одну–две горстки уклеек, прямо из садка, парочку пескарей, ельца или голавля… Шик, не жратва.