1 июня 1868 года восставшие пошли на штурм цитадели. Первый приступ отбили легко, но русским офицерам было ясно — крепостные стены ненадежны, удержать неприятеля будет весьма непросто. Верещагин — кстати сказать, об этом мало известно — активно участвовал в обороне крепости. Он подобрал ружье убитого солдата и в отряде своего приятеля полковника Назарова сражался до последнего дня.

«— Всем нам тут помирать, — угрюмо толкуют солдаты. — О, Господи, наказал за грехи! Как живые выйдем? Спасибо Кауфману, крепости не устроил, ушел, нас бросил…

Я ободрял, как мог: “Не стыдно ли так унывать, мы отстоимся, неужели дадимся живые?” Очень пугали солдат какия-то огненныя массы, вроде греческаго огня, которыя перебрасывали к нам через стены — они падали иногда прямо на головы солдат и многих обжигали.

Насколько далее подошел к стене небольшой отрядец солдат с офицером — это был помянутый полковник Назаров, который, в виду беды, стряхнувшейся над крепостью, благоразумно забыл о своем аресте, собрал в госпитале всех слабых своего батальона, бывших в состоянии держать ружье, и явился на самый опасный пункт. К нему бегут солдаты совсем растерянные.

— Ваше высокоблагородие, врываются, врываются!

— Не бойся, братцы, я с вами, — ответил он с такою уверенностью и спокойствием, что сразу успокоил солдат, очень было упавших духом от этих беспрерывных штурмов, сопровождавшихся таким ревом.

С этой минуты мы были неразлучны с Назаровым, за все время восьмидневного сиденья, хорошо памятного в летописях средне-азиатских военных действий»[223].

Один из увиденных Верещагиным эпизодов лег в основу его знаменитого полотна «Смертельно раненный».

«Другого пуля ударила в ребра, он выпустил из рук ружье, схватился за грудь и побежал по площадке над воротами вкруговую, крича:

— Ой, братцы, убили, убили! Ой, смерть моя пришла!

— Что ты кричишь-то, сердечный, ты ляг, — говорил ему ближний товарищ, но бедняк ничего уже не слышал, он описал еще круг, пошатнулся, упал навзничь и умер — его патроны тоже в мой запас».

Осада продолжалась восемь дней. Восемь дней бесконечных тяжелых боев, под палящим солнцем, на жаре, с минимальными запасами воды и пищи. В обороне принимали участие и русские купцы, прибывшие в Самарканд торговать. Постепенно осажденная русская группировка смогла если не переломить, то выровнять ситуацию. Русские отряды совершали вылазки в город, проводили зачистки, уничтожали наблюдательные пункты противника, во время одной вылазки русские разведчики выжгли целую улицу вдоль стен цитадели. С крыш домов стреляли нападавшие. С них пытались перелезать на стены. Если русский разведчик или участник группы попадал в плен, с ним расправлялись зверски. «Ужасны были тела тех нескольких солдат, которые зазевались, головы которых были глубоко вырезаны до плеч…» Это писал Верещагин, сам участвовавший в таких вылазках, в одной он чуть не погиб — был окружен тремя повстанцами и отбился только с помощью других солдат.

Осада Самарканда показала, насколько глубока пропасть, которая лежит между профессиональной, прошедшей Крым и Кавказ русской армией и полудикой добровольческой армией азиатского государства. Вылазки русских отрядов фактически привели к тому, что это русские контролировали, будучи в осаде, всю ситуацию в городе. Они ликвидировали огневые точки противника, наблюдательные пункты, добывали еду и воду, уничтожали отряды, передвигавшиеся около стен цитадели.

«Пусть войдут». В. Верещагин, 1871–1872 гг.

Ровно в тот же день, когда началась осада, отряд Константина Кауфмана дал решающий бой бухарскому эмиру на Зерабулакских высотах. Особую роль сыграли русская артиллерия, которая работала кучно и точно, подавляя батарею противника, и, конечно, как всегда натиск русских отрядов, построенных в каре. Имея десятикратное превосходство, бухарские войска бежали. Вот описание битвы из книги «Русское знамя в Средней Азии»:

«Дивизион Оренбургской казачьей батареи, под командою есаула Топорнина, выскочил, по приказанию Пистолькорса, на позицию, снялся с передков в 300 шагах от фронта сарбазов и, выпустив гранаты, коими были заряжены его орудия, обстрелял фронт картечью, стреляя по огню. Топорнин сделал восемь очередей картечью; сарбазы отвечали неумолкаемым живым огнем, не трогаясь с места; после ужасной потери в людях, задние шеренги сарбазов стали стрелять прямо вверх вертикально. Это было верным признаком паники, и потому времени терять было нечего. Дан был сигнал к атаке колонне Абрамова, к правому флангу которой присоединился сам генерал Кауфман со свитою и сборной сотней казаков. Роты авангарда стрелкового батальона и 3-го линейного, под командою полковников Пищемука и Баранова, лежавшие у орудий под огнем сарбазов, вскочили на ноги и с криком “ура” бросились на неприятеля; двинуты были также и казаки; артиллерия, сделав свое дело, взяла на передки. Главные силы — 5-й и 4-й батальон и дивизионы батарейный и нарезной, с генералом Головачевым и полковником Абрамовым во главе, двинулись на правую половину сарбазов. Пятый батальон, составлявший наш левый фланг, был атакован бухарскою кавалерией, которая в то же время бросилась на раненых, тянувшихся к перевязочному пункту; несколько человек было порублено. Майор Гриппенберг, переменив быстро фронт, огнем и штыком отбил конницу, а затем снова повернул вперед».

Обратите внимание на фамилии русских офицеров. Сколько из них на самом деле «русские»? Пищмук, Пистолькорс, Гриппенберг. Люди, чьи деды и прадеды приехали в Российскую империю, или те, что оказались в ней в результате раздела Польши, воюют за Родину, за Россию в тысячах километров от нее. Русский — это не кровь, не этнос в первую очередь. Это в первую очередь вера, и идея, и русские смыслы. Выросший в Луганске Владимир Даль, наполовину датчанин, наполовину немец (его маму звали Мария Христофоровна Фрейтаг), составил канонический толковый словарь «великорусского» языка. Потому что был русским по духу.

После победы перед Кауфманом встал вопрос: а что дальше? Штурмовать Бухару с таким небольшим отрядом было почти невозможно. То есть, наверное, возможно, и будь на его месте Черняев, он непременно пошел бы на новую авантюру. Педантичный и дисциплинированный русский немец Константин Кауфман понимал, что его люди устали от переходов и болезней, а тут еще стали доходить слухи о восстании в Самарканде. В течение всех восьми дней осады командовавший обороной города майор Штемпель посылал Кауфману гонцов, но все они попали в руки восставших и были казнены.

Три дня под Зерабулаком шли совещания, три дня русские не снимали лагерь, держа в напряжении эмира, дабы тот не подумал, что раз русские ушли, то на этот раз точно потому, что очень его испугались. Наконец отряд развернулся и пошел на помощь. Когда он находился примерно в 20 километрах от города, седьмой гонец добрался до Кауфмана и сумел передать ему послание от Штемпеля, причем написано оно было на немецком языке. Там говорилось, что положение отчаянное, что держаться возможности почти не осталось. Кауфман в ответ написал, что он уже на подходе. Гонец смог пробраться назад в город и передать письмо. Из книги русского военного историка: