Так оно в действительности и было. На станции Омск, например, скопилось свыше 500 вагонов с беженцами и эвакуированными из Поволжья учреждениями. Они задерживались по той причине, что от властей не было распоряжений о распределении их по местам назначения. Вагоны продолжали прибывать, и Омскому узлу грозила полная закупорка.[939]

В эти дни адмирал редко выходил из квартиры. Но когда он появлялся на улице или в общественном месте, его узнавали, несмотря на гражданскую одежду, и обращали на него внимание. Всё же такие знаменитости, как Колчак, редко залетали в Омск. 29 октября правительственная газета «Сибирский вестник» опубликовала большую статью о Колчаке. «Адмирал Колчак, – говорилось в ней, – несомненно, является одним из самых популярных героев настоящей мировой войны».

Генерал М. А. Иностранцев вспоминал, что Колчака он впервые увидел осенью 1918 года во время обеда в омском ресторане. Ему указали на него, и Колчак, перехватив брошенный в его сторону любопытный взгляд, быстро отвернулся. Но генерал успел рассмотреть его лицо. «…И нужно сказать, – вспоминал он, – оно произвело на меня впечатление своею характерностью и выразительностью. Смуглый цвет кожи и чёрные, с сильною уже проседью волосы придавали ему вид уроженца Юга, а большой нос с горбинкой и гладко, по-английски выбритые щёки и подбородок сообщали его лицу что-то классическое, напоминающее бюсты римских выдающихся людей и императоров. Но особенно выделялись глаза. Весьма тёмные, близкие к чёрным, они поражали своим блеском и глубиной, и по их выражению можно было сказать, что принадлежат они человеку чрезвычайно решительному и энергичному. Однако быстрое перебегание с предмета на предмет и какая-то как будто лихорадочная тень, мелькавшая в них, показывали также на то, что обладатель их – человек в высшей степени нервный и горячий. Главного недостатка Колчака, а именно малого у него количества зубов, несмотря на сравнительно ещё молодые года… я рассмотреть в то время не мог, так как говора его не слышал, и обнаружил уже впоследствии, во время службы при нём, равно как не видел и другого дефекта его всей фигуры – весьма небольшого роста и непропорционально длинных с туловищем рук, ибо адмирал сидел».[940]

Малое количество зубов – следствие цинги, перенесённой в Порт-Артуре. Проседь в волосах в 1918 году была лишь заметной, а через год Колчак почти совсем побелел.

К началу ноября вроде бы удалось достичь соглашения. Михайлов остался на посту министра финансов. Министром внутренних дел был назначен томский губернский комиссар (губернатор) А. Н. Гаттенбергер. Роговский получил пост товарища министра. В его ведении оказалась милиция. Все вроде согласились – кроме Колчака. Он считал, что такой компромисс – это мина, заложенная под правительство. Если есть подозрения, что Роговскому поручено создание сепаратных эсеровских вооруженных сил, значит, надо совершенно отстранить его от этих дел. Упорство Колчака, казалось, завело переговоры в тупик.

Вопрос, наконец, решился на заседании правительства 31 октября, когда Вологодский сообщил, что все усилия его по созданию новой власти не дали результатов, а потому он отказывается от ведения дальнейших переговоров и выходит из состава Директории и правительства. После этого Вологодский встал и вышел из комнаты.

Место председателя занял министр снабжения И. И. Серебренников. Глядя на Колчака, он выдержал паузу и, убедившись, что все остальные тоже на него смотрят, попросил адмирала «спасти положение дел, войти в состав Совета министров, примирившись с присутствием в Совете некоторых нежелательных для него лиц». Колчак, наконец, уступил.[941] После этого Совет министров согласился на назначение Роговского, а Вологодский взял назад своё заявление об отставке.

Достигнув соглашения, Сибирское правительство сложило с себя полномочия. 5 ноября состоялось совместное заседание Директории и Всероссийского правительства. Был зачитан указ о назначениях министров и их товарищей. Девять из 14 министров прежде входили в Сибирское правительство.

На следующий день был устроен банкет. Явилась избранная публика, занявшая заранее распределённые места. Рядом с Колчаком оказались пустые кресла (люди не явились). «Казалось, адмирала выделили из всех прочих и в то же время покинули, – вспоминал товарищ министра народного просвещения Г. К. Гинс. – Его проницательные чёрные глаза иногда озарялись ласковым и горячим блеском. Они становились тогда лучистыми и обаятельными. Адмиралом интересовались, за ним следили, он был слишком яркой фигурой на сибирском горизонте… Но часто адмирал опускал глаза, его длинные веки скрывали их, лицо становилось непроницаемым и угрюмо мрачным». Авксентьев, вдоволь наговорившись, обратил внимание на Колчака, предложил за него тост и попросил выступить. Колчак ограничился несколькими фразами. Присутствующие, удивлённые таким немногословием, сдержанно поаплодировали.[942]

7 ноября Колчак приступил к исполнению своих обязанностей военного и морского министра. Оказалось, что его предшественник не создал никакого аппарата управления военным ведомством. Первые приказы Колчака касались формирования центральных органов Военного министерства и Главного штаба.[943]

Сразу же произошло первое столкновение с Болдыревым. Военный министр, зная, что армия плохо одета и вооружена, заинтересовался тем, куда идёт оружие и обмундирование, поступающее из Владивостока. Возник вопрос и о том, каково соотношение поставок того и другого в армию и милицию. Болдырев воспринял эти вопросы как покушение на свои полномочия. Разговор принял довольно резкий характер, и Болдырев, как говорят, заявил, что Колчак принят в правительство по настоянию одной иностранной державы (видимо, Англии), но он всё же вылетит из него, если будет вмешиваться не в свои дела. Колчак ответил, что подаёт в отставку. Тогда главнокомандующий снизил тон и разрешил военному министру съездить на фронт, чтобы определить размеры необходимых поставок.

Поезда ходили плохо и редко, но Колчак узнал, что в Екатеринбург, для участия в церемонии вручения знамён 2-й чехословацкой дивизии, отправляется расквартированный в Омске батальон английских войск во главе с полковником Джоном Уордом. Колчак обратился с просьбой к англичанам прицепить его вагон к их поезду, что и было сделано.[944] 8 ноября Колчак выехал на фронт.[945] Во время поездки он по своему усмотрению распоряжался поездом, направляя его туда, куда ему было надо. Видимо, Нокс дал соответствующее указание Уорду.