– А как продвигалось следствие? Что в итоге удалось установить? – обращаюсь я вновь к Борису Ивановичу Уварову.

– Как я уже сказал, нам удалось – во многом благодаря опытным сотрудникам КГБ – изъять ленту скорости и курсографа. Это позволило установить, что авария произошла из-за ошибок судоводителей. Главными из них являются капитаны. Марков, зная, что навстречу идет крупнотоннажное судно, которое дало обязательство пропустить «Нахимов» на Сочи, покинул мостик и ушел в каюту отдыхать. Он не имел права этого делать, ибо ситуация с расхождением судов считается экстремальной. По международным правилам в такой ситуации капитан обязан находиться на мостике. За оставшиеся до столкновения 12 минут сменивший его второй помощник Чудновский «начудил» еще больше – он самостоятельно трижды сменил курс, как бы уклоняясь влево, чем только усугубил ситуацию. В свою очередь капитан сухогруза Ткаченко, получивший с поста регулирования приказ пропустить теплоход, продолжал идти по приборам, не снижая скорости, поскольку компьютер показывал, что они разойдутся. И только когда стало видно с мостика, что столкновение неизбежно, Ткаченко начал сбавлять ход вплоть до «полный назад» – но было уже поздно. При такой колоссальной массе сухогруза инерция была слишком велика.

– И кто в этой ситуации виноват?

– Ткаченко не остановился, когда ему был дан приказ пропустить. Чудновский же начал менять курс тремя небольшими доворотами, в результате чего оказался в точке столкновения под 140°. Ведь если бы он продолжал идти курсом 160°, то они бы разошлись. А раз уж он начал менять курс, то, как сказано в международных правилах, в случае опасности столкновения надо делать это резко. Но для этого на мостике должен был быть капитан Марков, который, опять же, в нарушение правил отсутствовал.

– А в каком психологическом состоянии находился после столкновения Ткаченко?

– Он считался одним из лучших капитанов морского флота СССР. Но он допустил главную ошибку – он не остановился, полностью доверяясь приборам и проявляя лихачество. Это водилось за ним и раньше – но чиновники Морфлота СССР не сделали тогда должных выводов. Более того, они впоследствии пытались выгораживать его и себя. И если бы ленты самописцев достались им – причину столкновения могли бы и не установить, а аварию списали бы на непредвиденное стечение обстоятельств.

– Но Вы нашли Ткаченко в подавленном состоянии?

– Нет, он держался на удивление уверенно и заявил, что не менял курса, а они сменили. Но дело в том, что он также не снижал скорость, а затем стал снижать медленно – что при полной загрузке судна оказалось недостаточным из-за большой инерции.

– А есть ли дополнительная вина Маркова в гибели людей – имея в виду общее состояние безопасности на пароходе «Адмирал Нахимов»?

– Безусловно. На пароходе в нарушение правил не были закрыты клинкетные двери, установленные на водонепроницаемых поперечных и продольных переборках. В результате судно превратилось в большое корыто, которое быстро заполнилось водой. К тому же было душно, вентиляция работала плохо, и многие иллюминаторы были открыты. Если бы переборки и иллюминаторы были задраены, то, согласно заключениям экспертов, получивший пробоину «Нахимов» мог бы еще сутки держаться на плаву. Поэтому капитану Маркову было вменено, что он не дал команду закрыть клинкетные двери.

– А как извлекали трупы, оставшиеся внутри корабля?

– Водолазы быстро установили, что внутри судна сплошные завалы. Тогда они стали производить взрывы обшивки судна и проникать внутрь через образующиеся полости с тем, чтобы осмотреть каюты и извлечь трупы на поверхность. Всего из корпуса и со дна было извлечено 129 трупов. Но вскоре погиб один из водолазов, затем – второй. После этого работы прекратили, и 64 тела так и остались на затонувшем судне. Всего же погибло 423 человека и два водолаза.

– Когда капитанов арестовали?

– Я принял решение об аресте капитана Ткаченко 1 сентября, а Маркова – 2 сентября. Мне очень помогал мой заместитель по бригаде, ленинградец Борис Хабаров – он незадолго до этого расследовал катастрофу такого же судна «Михаил Лермонтов», получившего огромную пробоину ниже ватерлинии и затонувшего 16 февраля 1986 года у берегов Новой Зеландии. Правда, там удалось спасти всех 408 пассажиров и 330 членов экипажа. Обвинение по ст. 85 УК РСФСР «Нарушение правил безопасности движения и эксплуатации транспорта» было предъявлено старшему помощнику капитана Сергею Степанищеву, который находился на мостике в момент столкновения. Он получил 4 года. Я сразу обратился к Олегу Васильевичу Сороке с просьбой включить Бориса Хабарова в мою бригаду. Телефонный звонок Генерального прокурора – и на второй день Хабаров уже был у меня. Он мне очень помог – умница, настоящий питерский интеллигент. Дело в том, что по закону мы должны были предъявить обвинения через 10 дней. А ведь нужно было допросить пострадавших, провести экспертизы – в том числе психиатрические, технические, графологические…

– Вот можно об этом поподробнее?

– Необходимость графологической экспертизы возникла после того, когда выяснилось, что капитан Ткаченко после столкновения пытался подделать записи в бортовом журнале. Он находился на мостике «Петра Васёва» вместе со своим третьим помощником Петром Зубюком. При этом Зубюк докладывал капитану, что пеленг не меняется – и сделал соответствующие записи в черновом журнале. А это означало, что суда идут на столкновение. Капитан обязан был дать команду «Стоп, машина!», а он продолжал смотреть на монитор и предвкушать «красивое расхождение». После столкновения он отправляет помощника участвовать в спасательной операции, а сам резинкой стирает его записи. Когда Зубюк вернулся, капитан предложил ему написать в журнале новый текст. Зубюк делать это отказался и в дальнейшем дал признательные показания на очной ставке с капитаном, а графологи полностью восстановили стертые капитаном записи. После этого бравый Ткаченко на одном из допросов в тюрьме прямо на моих глазах повредился рассудком – он сел в углу, озирается и стал испуганно бормотать: «Борис Иванович, отпустите меня! Я пойду водолазом, буду спасать. У меня есть навыки». Мы вызвали экспертов из Института Сербского, которые установили, что у него временное расстройство психики. По их просьбе Ткаченко этапировали в Москву, провели лечение и признали вменяемым. Второй капитан, Марков, признал свою вину с самого начала.

– Какое обвинение было предъявлено?

– За два дня до предъявления обвинения у нас созывают совещание, где сообщают, что как минимум одному из капитанов нужно предъявить обвинение по ст. 102 «Умышленное убийство при отягчающих обстоятельствах», которая предусматривала расстрел. Такое указание дал Алиев, а проводником этой идеи стал Емельянов. Я ответил, что умысла не усматриваю – была небрежность, преступная халатность, но не умысел. То есть это ст. 85 УК РСФСР. Я напомнил Емельянову, что эту ситуацию мы обсуждали еще в самолете, и тогда не было таких идей. Политическая подоплека возникла из-за того, что стали прибывать родственники погибших – их уже было около 1 тысячи. Эти люди осаждали правительственную комиссию и требовали самого сурового наказания виновникам трагедии. Кончилось тем, что Емельянов замахал на меня руками, затопал ногами и закричал: «С Вами невозможно работать, товарищ Уваров! Готовьте по 102-й». Такая вот фраза полетела в космос. И дал мне время подумать до утра. Я не спал ночь, поднял литературу и понял, что могу попасть в ситуацию, когда окажусь крайним, как в сталинские времена, – следствие еще только начинается, не все пострадавшие и их родственники допрошены, а подозреваемого уже расстреляют. И концы в воду. Утром меня вызывает Емельянов – он один в кабинете. «Как Вы решили?» Я отвечаю, что решил, как уже докладывал. «Идите!» И вызывает моего заместителя Хабарова. Тот возвращается через полчаса ошарашенный и говорит, что Емельянов требует 102-ю и предлагает ему принять дело. «Я, – говорит Борис, – отказался». После этого Емельянов и Сорока снова идут к Алиеву в горком партии, а мы продолжаем готовить обвинение. Вот уже остается несколько часов до полуночи, когда истекает срок предъявления обвинения. В 23 час. я еду в тюрьму – и в этот момент мне туда звонит Емельянов. Я отвечаю ему, что предъявляю обвинения по ст. 85. «Утром доложите о результатах», – говорит он. Утром я приношу ему формулы обвинения, показания капитанов уже в качестве обвиняемых – он кладет это все в портфель и снова бежит в горком партии. Потом днем приходит и говорит: «Борис Иванович, я Вас поздравляю! Вы хорошо допросили капитанов, они признали себя виновными, все хорошо». Я понял, что заказ на 102-ю отпал…