Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Цильда говорит, что городище Арискен существовало уже во времена Великого восстания, и тогда же оно было разрушено немцами, – заметил Пересвет.
– Цильда ошибается, – возразил Пелузе. – Она повторяет то, что говорят все вокруг. Из нынешних пруссов мало кто знает истинную канву событий Великого восстания. Тем более уже почти позабылись более мелкие мятежи пруссов, случившиеся после Великого восстания, а ведь таких мятежей было несколько. Арискен был сожжен тевтонцами почти пятьдесят лет тому назад, когда восстал со своими родичами прусский князь Голконд. – Пелузе слегка приосанился. – В этом восстании довелось поучаствовать и мне. Славное было время! Тевтонцы долго не могли нас одолеть. Арискен был недосягаем для них из-за окружавших его топей. Лишь в зимнюю пору крестоносцы смогли взять Арискен, когда болота покрылись льдом.
– Что стало с князем Голкондом? – спросил Пересвет, с интересом внимавший старцу, речь которого с прусского на немецкий переводил ему Ящелт.
– Голконд был убит в сражении, пытаясь вырваться из вражеского окружения, – ответил Пелузе. – Те из пруссов, что сумели пробиться в леса, спасли от поругания тело князя. Мертвого Голконда его воины и жена погребли в урочище Таурогине рядом с его предками.
Пересвет поинтересовался, как выжил в той неравной битве сам Пелузе.
– Я был молод и силен, как ты сейчас, – проговорил старец, вновь принимаясь латать свои лапти. – Боли я не чувствовал и страха не знал, рубил тевтонцев топором что было сил, так по трупам врагов и прорвался в лес. Немцы вязли в снегу, а для меня, как для лося, сугробы были не помеха. – Пелузе покачал седыми космами и досадливо проворчал: – Вот, была у меня сила, да вся вышла. Ушли годы, как вешние воды, и вместе с ними и силушка ушла.* * *
Цильда вернулась на остров через три дня, причем не одна, а с двумя своими подругами и своим женихом Станто. Отрок сразу приглянулся Пересвету своей немногословностью, серьезностью и каким-то внутренним достоинством, которое сквозило во взгляде его внимательных серых глаз. В свои четырнадцать лет Станто уже много работал, помогая хромому отцу по хозяйству. Отец поначалу не хотел отпускать Станто в лес, но, узнав, что там затевается священный обряд, в котором будет принимать участие невеста Станто, изменил свое решение. Станто прибыл на остров в теплой одежде и с запасом пищи на несколько дней.
Подруг Цильды звали Велта и Нельда. Обеим было по пятнадцать лет. Они, как и Цильда, проживали в деревне Укмерге. Юные девицы были стройны и белокожи, как русалки, обе были голубоглазы и миловидны, у обеих были длинные волосы, заплетенные в косы. У Велты волосы были светло-русые, а у Нельды белокурые. Вдобавок Нельда выглядела чуть постарше из-за густого солнечного загара, который она приобрела за лето, занимаясь выпасом коров на лугах.
Пересвету пришлось поставить два новых шалаша: один для Цильды и ее жениха, другой для Велты и Нельды.
Каждое утро Цильда и ее подруги разжигали костер и варили на нем кашу в котле для всех обитателей острова. Цильда поведала Пересвету, что еще четыре девушки придут прямо в урочище Таурогине, так как для них это удобнее и ближе.
Во время отсутствия на острове Пелузе, который отправился в гости к волховице Унде, Пересвет случайно узнал, что Ящелт не просто грамотный человек, умеющий читать и писать на латыни, он еще, оказывается, слагает баллады и умеет играть на девятиструнных небольших гуслях. Эти гусли Ящелт однажды вечером достал из своего мешка, чтобы опробовать их звучание. Это заметили Цильда и ее подруги. Девушки тут же обступили Ящелта, прося его спеть какую-нибудь балладу. После недолгих колебаний Ящелт согласился исполнить одну из последних сочиненных им баллад.
Пересвет, сидевший под навесом и точивший кинжал, невольно замер, когда с мелодичным перезвоном заиграли гусли под пальцами Ящелта и над притихшими развалинами прусского городища полилась негромкая протяжно-грустная песнь. Голос у Ящелта был чистый и сильный. Эти необычные звуковые переливы, столь присущие для прусского языка, наполняли балладу неким возвышенным ритмом. Пересвет, не понимая всех слов в песне, все же уяснил, что Ящелт поет о своей многострадальной родине. По тому, какими глазами глядели на певца сидящие у костра Цильда и ее подруги, было ясно, что эта баллада затронула самые сокровенные струны их души.
Находившийся в шалаше Станто выбрался наружу и тоже сел у костра, завороженный пением Ящелта. Гертруда, чистившая рыбу возле бани, оставила свое занятие, присев на скамью рядом с Пересветом. Ее тоже захватила звучавшая над островом баллада.
Когда отзвучали последние звуки песни, Пересвет подозвал к себе Цильду и попросил ее перевести с прусского на немецкий хотя бы начало баллады.
Цильда ненадолго задумалась, чуть наморщив свой белый благородный лоб, потом произнесла по-немецки, старательно подбирая слова:
Пруссия, скошена ты многолетней военной бедой,
Ныне в упадок пришла, силы свои подорвав.
Слава померкла твоя,
Счастье погибло – пепел повсюду,
Но и могилы твои также священны для нас…
«Я непременно выучу прусский язык, – подумал Пересвет, внимая Цильде. – Я должен оказать помощь этому народу, какую токмо смогу!»
* * *
Сентябрь был на исходе, но дни стояли теплые и солнечные.
Пелузе, объявившись на острове, сразу же повелел всем его обитателям собираться в путь. «С Ундой я договорился, – промолвил старец, – она будет ждать нас в урочище Таурогине».
Видя, что Гертруда слегка недомогает, Пересвет предложил ей остаться на острове. Однако Гертруда решительно возразила против этого. Она хотела своими глазами увидеть чудо воскрешения давно умерших прусских вождей.
Собирая в дорогу пленного рыцаря, Пересвет сказал ему, мол, дядя его наконец-то раскошелился и не сегодня завтра его ждет свобода.
Захваченные у тевтонцев лошади до поры до времени находились на другом острове, где было вдоволь травы и куда можно было перейти по мелководью. Покидая убежище на болоте, Пелузе решил взять лошадей с собой. На них была навьючена вся поклажа. Приболевшую Гертруду тоже посадили верхом на самого смирного коня.
Путь до урочища Таурогине оказался не близкий. Пелузе вел свой отряд едва заметными звериными тропами сначала через ельник и сосновый бор, где далеко раздавался дробный стук дятлов, потом начались торфяные пустоши с редкими осинами и чахлыми сосенками, а за холмистой грядой раскинулась настоящая дикая чаща: могучие столетние дубы и вязы росли там вперемешку со стройными березами и кленами, а между деревьями лежал сухой валежник и тянулись к свету кусты рябины и дикой смородины, перевитые лозняком…
К вечеру маленький караван, возглавляемый Пелузе, перешел вброд маленькую речку с песчаным дном и низкими берегами, поросшими ивой. Уже заалел на западе над кронами деревьев закат, а Пелузе продолжал шагать по желто-бурой опавшей листве, отыскивая в лесу ему одному заметные ориентиры. Пересвет, у которого уже заныли ноги от долгой ходьбы, был поражен выносливостью старика.