Отказ Гертруды мыться в бане вместе с Цильдой сначала показался Пересвету неким капризом, но на деле все оказалось не так просто. Оказалось, что Гертруда таким способом хотела оказаться наедине с Пересветом, чтобы серьезно поговорить с ним. И она затеяла этот разговор, как только вымыла в ушате с горячей водой свои длинные белокурые волосы.

– По-моему, милый, ты совершаешь очень большую глупость, пойдя на поводу у этого полоумного старика и взбалмошной девчонки! – сердито молвила Гертруда, наклонившись вперед и привычными движениями рук отжимая свои мокрые волосы, так что вода ручьями стекала с них на гладкий пол из березовых досок. – Ты собрался рисковать головой и нашим счастьем ради чего?! Ради бредовой затеи старца, выжившего из ума! Одумайся, милый, пока не поздно. Давай уйдем от этих людей, мы и без них отыщем дорогу до Немана. Скоро осень, и нам лучше поспешить.

Пересвет лежал на полоке у печи, разомлевший от жара, пропитанного пряным запахом мяты и чабреца. Он молча слушал Гертруду, глядя в черный закопченный потолок. Его молчание раздражало Гертруду.

– Может, ты положил глаз на Цильду? – с обидой в голосе проговорила Гертруда, вытирая волосы полотенцем. – Может, я тебе уже в тягость? Скажи честно, без утайки.

– Успокойся, лада моя, – сказал Пересвет. Протянув руку, он ласково погладил Гертруду по округлым ягодицам, влажно блестевшим в свете светильника, стоящего в углу на полке. – Моя любовь к тебе не иссякла. Ты по-прежнему нужна мне.

Гертруда присела рядом с Пересветом, положив свои руки ему на грудь, ее полусухие волосы пышной смятой копной топорщились у нее на голове, ниспадая ей на спину и плечи. Румяное лицо Гертруды с сочными алыми губами и голубыми глазами, осененными длинными изогнутыми ресницами, в этот миг показалось Пересвету дивным образчиком женской красоты.

В бане не было ни одного окна, не считая отверстия в потолке для выхода дыма, поэтому когда светильник вдруг с шипением погас, то Пересвет и Гертруда оказались почти в полнейшей темноте. Но это не смутило двух влюбленных, уста которых слились в долгом поцелуе. Обступивший их мрак только подтолкнул Пересвета и Гертруду к тем ласкам, до которых так охочи юные влюбленные сердца.

Своей цели Гертруда не достигла, ей не удалось уговорить Пересвета не связываться с Пелузе и Цильдой. Однако и сердиться на Пересвета Гертруда тоже не могла после бурного соития с ним на полоке, окатившего ее фонтаном ярких наслаждений. Гертруда смогла лишь настоять на том, что она пойдет вместе с Пересветом добывать пленника для Пелузе. «Коль Цильда годится на это дело, хотя она гораздо младше меня, значит, и я сгожусь», – непреклонным голосом заявила Гертруда своему возлюбленному.

Пересвет не стал говорить Гертруде, что Цильда умеет метко стрелять из арбалета, видя, что та объята сильной ревностью. Он согласился взять Гертруду с собой, дабы не огорчать ее и не доводить до слез.

По совету Цильды Пересвет решил наведаться в прусское селение Вабирву, там у Цильды проживали дальние родственники. Через Вабирву пролегает лесная дорога между замками Лазен и Глогау. По этой дороге постоянно двигаются немецкие обозы, проезжают конники, идут путники. По мнению Цильды, вернее всего попытаться пленить какого-нибудь крестоносца на лесной дороге, чем в немецкой деревне или поблизости от замка. Цильда учитывала то, что у них не было лошадей и добротного вооружения. Пелузе дал Пересвету нож, топор и копье, а Цильду старец вооружил арбалетом и десятком стрел. Помимо этого у Цильды имелся свой нож. Гертруде доверили нести котомку с едой и моток веревки.

День был ясный, тихий и теплый, когда Пересвет и две его спутницы вновь сели в челнок, покидая остров на болоте с развалинами древнего прусского городища. Их провожал седовласый Пелузе, закутанный в лохматую козью шкуру, с луком в правой руке и с колчаном стрел за плечом. Старец пожелал им удачи. Цильда уверенно гребла веслом. Челн легко скользил по темной воде, покрытой ряской и большими листьями кувшинок. Гертруда рассеянно глядела на проплывающие перед ее глазами высокие тростниковые заросли.

Пересвет, оглянувшись, помахал Пелузе рукой. В ответ старец тоже поднял вверх руку, обтянутую белым рукавом рубахи. После чего он повернулся и исчез в кустах.

* * *

Прямиком через лес до села Вабирвы было чуть больше десяти верст. Если для неприхотливой Цильды не составляло особого труда преодолеть такое расстояние даже по бездорожью, то для Гертруды этот переход был сущим мучением. Гертруда постоянно жаловалась на усталость и головную боль, ей казалось, что Пересвет оказывает слишком много внимания Цильде, советуется с нею по любому поводу. Затевать скандал в пути Гертруда не решалась, но и просто взирать на то, как Цильда дарит улыбки Пересвету и как бы невзначай касается его руки или плеча, она тоже не могла. В моменты кратких остановок Гертруда непременно садилась вплотную к Пересвету, просила его обнять ее или заставляла почесать ей спину, засунув руку ей под платье. Либо Гертруда жаловалась на сильную боль в колене или в ступне, с чувством затаенного превосходства поглядывая на Цильду, в то время как Пересвет с обеспокоенным видом ощупывал ее ногу.

Цильда уже не смела заговаривать с Гертрудой, даже просто садиться с ней рядом, чувствуя ту неприязнь, которой так и веяло от немки. Понимая истинную причину этого, Цильда в душе не винила Гертруду, делая вид, что не замечает ее холодности.

Не доходя до села с полверсты, Цильда рассталась с Пересветом и Гертрудой. По их общему замыслу, Цильда должна была навестить в Вабирве свою дальнюю родню, а заодно разведать, есть ли в деревне кто-либо из немцев, часто ли там бывают крестоносцы и сборщики церковной десятины. Пересвет и Гертруда должны были ожидать Цильду в лесу в укромном месте.

После ухода Цильды в деревню Гертруда опять подступила к Пересвету со своими уговорами. Помогая возлюбленному строить шалаш и собирать хворост для костра, Гертруда сначала мягко, а потом все более настойчиво твердила Пересвету, что им нужно воспользоваться моментом и уйти отсюда на восток. «Затея старика Пелузе нелепа и бессмысленна! – молвила Гертруда, не отставая от Пересвета ни на шаг. – В эту бредовую затею впору верить такой девчонке, как Цильда, но не нам с тобой. Милый, будь же благоразумным!»

Пересвет в основном отмалчивался, занятый постройкой шалаша. Но когда шалаш был сооружен и замаскирован среди елей, а Пересвет и Гертруда закусывали хлебом и яблоками, сидя у небольшого костерка, задумчивые и молчаливые, тогда-то с уст Пересвета и слетели слова, после которых Гертруда уже не смела настаивать на своем.

– Уйти сейчас без всяких объяснений, бросить эту девочку и старика – все равно что не протянуть руку тонущему, – сказал Пересвет. – Мы с тобой, милая, можем уйти за Неман, избавившись разом от тревог и опасностей. А пруссам деваться некуда, их земля здесь, и земля эта под властью крестоносцев. Ты имела возможность видеть, как живут пруссы под пятой у немцев. Этот народ совершенно бесправен и угнетен. Пруссам запрещено даже разговаривать на родном языке, им запрещено упоминать имена вождей, которые когда-то сражались с тевтонцами. Сначала немцы истребляли пруссов мечом и огнем, теперь же они искореняют их непосильной работой, голодом и запретом иметь много детей. Христианский Бог не помогает пруссам, ибо Он на стороне крестоносцев. На кого еще надеяться пруссам в своей беспросветной жизни, как не на древних языческих богов, коим поклонялись их предки. Боги – не люди: они не стареют и не умирают, их память бессмертна, как и их могущество. Языческие боги помнят времена процветания пруссов, и они не могут не видеть, до какой нужды и униженности довели этот народ крестоносцы. И ежели имеется даже очень слабая надежда на чудо, способное низвергнуть владычество немцев путем вмешательства языческих богов, эту возможность непременно надо использовать. Я и сам хочу верить, что воскресшие прусские вожди приведут свой народ к победе над тевтонцами. – Пересвет помолчал, вороша палкой уголья в костре, и добавил: – Больно видеть униженность всякого человека, тем более невыносимо видеть бесправие целого народа, обреченного на вымирание.