– Это временный период, период адаптации. Шок в конце концовпройдет. У меня еще столько дел. Как же я рад, что ты пришел, я чувствовал, чтоты придешь. Сегодня утром я чуть не уехал в Рио, но у меня появилось отчетливоечувство, что вечером придешь ты.

– Ну и ну.

– В чем дело? Почему такое мрачное лицо? Почему ты злишься?

– Не знаю. В последнее время мне не требуются причины, чтобызлиться. Я должен бы быть счастлив. И скоро буду. Так всегда бывает – все-такисегодня важная ночь.

Он пристально посмотрел на меня, пытаясь вычислить, что яимел в виду, или же, что более важно, как правильнее ответить.

– Заходи в дом, – наконец сказал он.

– Может, посидим в тени, на крыльце? Мне нравится бриз.

– Конечно, как скажешь.

Он зашел в комнатку, чтобы взять бутылку виски, налил себевыпить и присоединился ко мне за деревянным столиком. Я только что уселся наодин из стульев и смотрел прямо в море.

– Так чем ты занимался? – спросил я.

– С чего же мне начать? – спросил он. – Япостоянно делаю записи – стараюсь описать все мелкие ощущения, новые открытия.

– Остаются ли сомнения в том, что ты прочно закрепился вэтом теле?

– Никаких сомнений. – Он сделал большой глотоквиски. – И, видимо, никаких ухудшений не наблюдается. Знаешь, я ведь этогобоялся. Боялся даже когда в этом теле был ты, но не хотел говорить. У нас и безтого было достаточно причин для беспокойства, правда? – Он повернулся,посмотрел на меня и неожиданно улыбнулся. И тихим потрясенным голосом добавил:– Ты смотришь на человека, которого знаешь изнутри.

– Да нет, не особенно, – ответил я. – Расскажимне, как ты справляешься с восприятием посторонних… тех, кто ни о чем недогадывается. Как женщины, приглашают тебя в спальни? А молодые мужчины?

Он посмотрел вдаль, на море, и в его лице внезапно появиласьнекоторая горечь.

– Ты знаешь ответ. Подобные приключения – не мое призвание.Мне нет до них дела. Я не говорю, что не получил удовольствия от несколькихсафари в спальне. Но меня ждут более важные дела, Лестат, куда более важныедела.

Я хочу съездить в разные места – в страны и города, которыевсегда мечтал посетить. Рио – только начало. Я должен разрешить некоторыетайны, прояснить определенные вещи.

– Да, могу себе представить.

– Когда мы в последний раз были вместе, ты произнес оченьважные слова. Ты сказал – конечно, ты не пожертвуешь Таламаске еще и эту жизнь.Так вот, они ее не получат. Моя первостепенная мысль заключается в том, что яне должен прожить ее зря. Что я должен сделать нечто чрезвычайно важное.Конечно, в каком именно направлении, я сразу не пойму. Будет периодпутешествий, приобретения знаний, оценки, а потом уже я приму решениеотносительно направления. И, погружаясь в исследования, я пишу. Я всезаписываю. Иногда целью мне кажутся сами записи.

– Понимаю.

– Мне о стольком хочется тебя спросить. Меня преследуютвопросы.

– Почему? Какие вопросы?

– О том, что ты пережил за те несколько дней, и сожалеешь литы хоть немного о том, что мы так скоро окончили это приключение.

– Какое приключение? Ты говоришь о моей жизни в качествесмертного человека?

– Да.

– Не жалею.

Он заговорил было снова, но резко замолчал. Потом продолжил.

– Что ты из этого вынес? – спросил он тихим пламеннымголосом.

Я повернулся и опять взглянул на него. Да, лицо несомненностало более угловатым. Значит, личность обострила черты лица и придала емубольше определенности. Прекрасно, решил я.

– Прости, Дэвид, я отвлекся. Спроси еще раз.

– Что ты из этого вынес? – спросил он с привычнымтерпением. – Какой урок?

– Не знаю, был ли это урок, – ответил я. – И мненужно время, чтобы понять, чему я научился.

– Да, конечно, я понимаю.

– Могу сказать тебе, что у меня появилась новая страсть кприключениям, к странствиям, совсем как ты описываешь. Я хочу вернуться в тропики.Когда я ходил навестить Гретхен, то почти их не видел. Там есть один храм. Яхочу увидеть его снова.

– Ты никогда не рассказывал мне, что там произошло.

– Ну да, я рассказывал, но ты тогда был Рагланом. Свидетелеммоей исповеди стал Похититель Тел. Черт, ну зачем ему нужно было красть такое?Но я уклоняюсь от темы. Существует столько мест, где мне тоже хочется побывать.

– Да.

– Новое влечение ко времени, к будущему, к тайнаместественного мира. Стать наблюдателем, которым я стал в ту давнюю ночь в Париже,когда меня силой превратили в то, что я есть. Я утратил иллюзии. Я лишилсясвоей любимой лжи. Можешь сказать, что я пережил тот момент заново и Родился воТьму по собственной воле. Да с какой радостью!

– Ну да, я понимаю.

– Правда? Тем лучше для тебя.

– Почему ты так говоришь? – Он понизил голос изаговорил медленнее. – Тебе требуется мое понимание, так же как и мне –твое?

– Ты меня никогда не понимал, – ответил я. – О,это не обвинение. Ты живешь с иллюзиями на мой счет, и благодаря им ты можешьвыносить мои визиты, беседовать со мной, даже давать мне приют и помогать мне.Знай ты, кто я на самом деле, ты бы никогда этого не сделал. Я пытался тебеобъяснить. Говоря о своих снах…

– Ты ошибаешься. Это говорит твое тщеславие, – сказалон. – Ты любишь воображать, что ты хуже, чем есть на самом деле. Какиесны? Не помню, чтобы ты говорил со мной о снах.

Я улыбнулся.

– Не помнишь? Подумай, Дэвид, это было давно. Мой сон протигра. Я боялся за тебя. А теперь угроза, присутствовавшая в том сне,воплотится в жизнь.

– О чем ты?

– Я сделаю это с тобой, Дэвид. Я заберу тебя с собой.

– Что? – Он перешел на шепот. – Что ты такоеговоришь? – Он наклонился вперед, стараясь разглядеть выражение моеголица. Но свет был сзади, а смертное зрение для этого недостаточно остро.

– Я же только что сказал. Я сделаю это с тобой, Дэвид.

– Зачем, зачем ты так говоришь?

– Потому что это правда, – ответил я. Я встал и ногойоттолкнул стул в сторону.

Он уставился на меня. Только сейчас его тело отреагировалона опасность – я увидел, как напряглись превосходные мускулы его рук. Он несводил с меня глаз.