Я писал ей очень часто, а дуб, бывший и торной дорогой, и нашим тайным убежищем, казалось, осиротел без нее. Мои письма были робкими и натянутыми, но в каждом из них я желал ей поскорее вернуться домой. Все свое детство я провел в двух шагах от Шайлы и без нее чувствовал себя неуютно. В городе старались не говорить о Шайле. На ней было позорное клеймо сумасшедшего дома, и даже ее родители стыдливо отворачивались при встрече со мной. Шайла не то чтобы надолго уехала — нет, ее как будто стерли.

В июне, в последний день школьных занятий, я оставил родителям записку о том, что отправляюсь с Майком и Кэйперсом на рыбалку на остров Орион и пробуду там не меньше двух дней. Для меня настал восхитительный период свободы, когда мы с друзьями могли целое лето пропадать на реке, подальше от взглядов и опеки родителей. Если уотерфордский мальчик не хотел проводить все свое время, плавая на лодке или занимаясь спортом, для родителей это был серьезный повод для беспокойства. Мой отец нашел записку и почувствовал легкую ностальгию по собственному беззаботному детству и бесконечным часам, посвященным обследованию устричных отмелей в поисках саргуса и окуней.

В пять утра я вылез из окна и взобрался на ветку дуба, почти касавшуюся крыши моего дома. Попросив подбросить меня помощника шерифа, перевозившего арестанта в исправительную тюрьму в Колумбии, и выслушав от него лекцию об опасности путешествия автостопом, я добрался до главного входа психушки на Булл-стрит.

Территория возле больницы была ухоженной, но голой, а корпуса — прочными, но унылыми. Я битый час бродил между зданиями, стараясь выглядеть беспечным и разумным. Когда я дождался Шайлу в комнате для посетителей, то и сам уже начал сомневаться в здравости собственного рассудка.

Шайла показалась мне повзрослевшей, более женственной. Она повела меня по больнице, показала библиотеку, столовую, где заплатила за мой ланч, поставив свою подпись, и многоконфессиональную часовню.

— Тебе обязательно нужно посмотреть на сумасшедших, которые приходят сюда молиться. Это настоящий цирк. Одни кричат «аминь», другие орут «мама», а некоторые впадают в бешенство, и тогда их вытаскивают санитары. Но большинство просто поют, нежно, как ангелы. У сумасшедших хорошие голоса. Что и неудивительно.

Пока мы бродили по окруженной забором территории площадью в семьдесят семь акров, исследуя каждый закуток и каждую щель, я рассказывал Шайле обо всем, что произошло в школе и в городе за долгие месяцы ее отсутствия.

Возле административного здания Шайла вдруг взяла меня за руку и повела вверх по ступеням. Мы пробежали к заднему коридору и, преодолев три лестничных марша, залезли на темный чердак, откуда можно было пробраться прямо под гигантский купол, хорошо видный на расстоянии многих миль. Маленькая узкая лестница увела нас в мрачный лабиринт опор, поддерживающих купол. Похоже, на эти искусно сделанные деревянные столбы ушло десять лесов, и все для того, чтобы над деревьями Колумбии взмыл грациозный серебристый купол, казавшийся легче воздуха. Мы поднялись до конца лестницы, а над головой все еще было огромное открытое пространство. Сотни летучих мышей висели, точно бейсбольные перчатки, под потолком. Внизу, на карнизе, ворковали голуби, в спертом воздухе пахло затхлостью, пометом и плесенью.

— Посмотри наверх. Я хотела тебя удивить, — прошептала Шайла. — На самом верху, под куполом.

Я поднял глаза и, чувствуя, как расширяются зрачки, уставился в кромешную тьму, в вакуум, не пропускавший света. Постепенно передо мной предстала величественная чаша купола. Это было все, что я видел.

— Вглядись как следует, — велела Шайла. — Они на тебя смотрят.

— Кто на меня смотрит? — удивился я.

— Сюрприз, — ответила Шайла.

А потом я увидел их во всей их пугливой, но самоуверенной дикости. В гнезде сидела пара сов, похожих на пивные банки, и смотрела на нас с высоты двадцати футов. Не самое надежное место для выращивания птенцов. Их глаза светились неземным светом, и мы слышали нетерпеливый голодный писк невидимых совят, которые галдели совсем как ребятишки, жадно сосущие содовую из высоких стаканов. Именно в такое место, как это, зло приходит зализывать свои раны и замышлять очередную пакость, и именно сюда в волшебных сказках приходят великаны-людоеды по душу заблудившихся детей.

Затаив дыхание, я смотрел на сов, а те, в свою очередь, смотрели на меня, сложив бурые крылья. Даже непонятно было, на кого они больше похожи: на пингвинов или на обезьян. В этой дикости, в этой жутковатой неподвижности чувствовалась своеобразная красота. Это были бессменные часовые, охранявшие вход в страну безумных.

— А сколько тут птенцов? — тихо спросил я.

— Осталось три. Было пятеро, — шепнула в ответ Шайла.

— А где те двое?

— Их съели собственные братья и сестры. Я сама видела. Ты не поверишь, какое огромное количество крыс и мышей необходимо, чтобы прокормить совят.

— Как ты их обнаружила?

— Обследовала территорию, — мягко произнесла Шайла. — Они знают, что я не сумасшедшая.

— Тогда почему ты здесь?

— Потому что я видела женщину.

— Зачем ты меня сюда привела? — поинтересовался я. — Здесь как-то жутковато.

— Чтобы мы остались наедине.

— Почему ты хочешь, чтобы мы остались наедине? — спросил я, почувствовав приступ клаустрофобии.

— Вот почему, — улыбнулась Шайла и поцеловала меня в губы.

Я отпрянул, словно она меня ударила.

— Стой спокойно, дурачок, — велела Шайла.

Она снова меня поцеловала, и губы у нее были такие сладкие на вкус, что я даже обрадовался, что пришел в это страшное место, где водятся совы.

Мы еще несколько раз поцеловались.

— Хорошо, — заявила Шайла. — Хорошо, что закрыли эту тему.

— Зачем ты это сделала?

— Все девочки в палате постоянно говорят о поцелуях и обо всем таком, — объяснила Шайла. — Я тоже хотела попробовать и решила, что ты не будешь против.

Облизав губы, на которых остался вкус ее поцелуев, я сказал:

— У нас, похоже, неплохо получилось? Я имею в виду, для начинающих.

— Я ожидала гораздо большего, — призналась Шайла.

— А чего ты ожидала? — удивился я.

— Не знаю. Чего-то большего. Но это не в счет. Все было не по-настоящему. Не в порыве страсти.

— Тебе не понравилось?

— Я бы не сказала. Было неплохо. Но не так, как говорят.

— Возможно, мне нужно попрактиковаться, — заявил я, хотя больше не целовал Шайлу до того самого дня, когда несколько лет спустя мы танцевали в идущем ко дну доме.

— Не знаю, — пожала плечами Шайла. — Мне нравится приходить под этот купол. Мне начинает казаться, что я единственный человек на земле. А ребята в школе знают, что я сижу в дурдоме?