Взяли по чашке кофе и проговорили около двух часов. Расставались внешне тепло. Тольц в энергичной манере выражал намерение продолжить контакты и даже предложил:

– Будете в Праге, позвоните заранее, может быть, у меня и остановитесь.

Я, естественно, сердечно поблагодарил.

И все-таки, все-таки мы вряд ли остались довольны друг другом.

Пытаясь понять, в чем дело, я почему-то вспомнил старую байку из того самого прошлого, которым был увлечен мой собеседник, – притчу о гробовщике, к которому некий соввельможа обратился с просьбой пробить – один из самых ходовых глаголов того времени – место на Новодевичьем кладбище. Через какое-то время гробовщик сообщил клиенту, что проблема решена, но при одном условии: ложиться надо сегодня.

Чем-то напомнил мне этот человек со «Свободы» мастера похоронных дел из притчи. Предложил мне место в своей тягучей, как безразмерный чулок, программе, но с условием играть по его правилам.

Люди с диктофоном или телекамерой в руках ощущают себя в наши дни кудесниками. Захотят – осчастливят. Захотят – уронят в грязь. Тут условие было одно – отказаться от себя. От своего прошлого. От прожитого и пережитого. Согласиться с тем, что всю свою сознательную жизнь ты был пешкой. В лучшем случае: слон туда-сюда по диагонали. Ну, хорошо: ладья вдоль и поперек доски. В любом случае тобою водила или, если по-шахматному, ходила чья-то рука. Хрущева, Брежнева, Горбачева… Словом, партии и правительства.

Согласишься с такой трактовкой, вот тебе место на Новодевичь… то бишь в программе «Главный проект».

Я не согласился, и ни слова из нашей двухчасовой беседы в эфире не прозвучало и на веб-сайте «Свободы» не появилось.

Перебирая в памяти ее фрагменты, я пришел к неожиданному, на первый взгляд, выводу, что подобно какому-нибудь вульгаризатору марксизма-ленинизма тридцатых годов, мой собеседник мыслит категориями. Слоями, поколениями, этническими группами… У него, как у Маяковского: единица – ноль.

Ему надо каждого свести к какому-то общему знаменателю. Пока не сведет, не успокоится.

Мир для него делится на «Вы» и «Мы». «Вы» – это все, кто «служил» при бывшем строе. Не важно, кем и как. Все одним миром мазаны. Исключение – для Ельцина. Он – преобразился. Как Иисус Христос, что ли? Или как Савл…

«Мы» – это те, кто сидел, «привлекался» или хотя бы эмигрировал… Да и тут – входите узкими вратами. «Солженицын? Это особый случай. Сахарова я знал лучше…»

Прямо по Ленину, который в начале пути признавал только тесный крут тех, кто, «крепко взявшись за руки…», а в конце его уповал лишь на «тончайший слой старых большевиков»…

Я ничего не слышал и не читал о прошлом обозревателя «Свободы», и он не догадался мне об этом рассказать. Или не посчитал необходимым? Работаю на «Свободе» – и этим все сказано.

О моем прошлом он знал все-все, что ему было необходимо для прокрустова ложа. И ничего, что угрожало бы его схеме. «Демьян Бедный наоборот».

Университет, факультет журналистики? Питомник для деток партийно-советской элиты.

«Комсомольская правда»? Партийно-комсомольский официоз. Придворно-подхалимская газета. Не согласны? Приведите пример обратного.

ВААП – гнездо кагэбистов. Кому на Западе было интересно то, что сочинялось в Советском Союзе. Один сплошной агитпроп. Довлатов и тот уехал…

Короче говоря, «поскользнулся, упал, потерял сознание, очнулся – гипс…».

И с Атлантидой и кораблями получалась у него неувязка. К «выплывшим» он относил тех, за кем по-прежнему числится какой-нибудь пост. Те, кто его не имеет, то есть не состоят в новономенклатуре и не принадлежат к «новым русским», проходят по разряду «смытых» или «невыплывших»: сидят и пишут мемуары. Вспоминают своих бабушек – ненавистниц Сталина или раскулаченных якобы дедушек.

Прозрачный намек на публиковавшиеся в прессе главы моей книги. Все это – для самовозвеличивания или самооправдания. Черняев, бывший помощник Горбачева, вон три книги уже написал. Друзья удивляются, что я все это читаю. А мне по службе надо. Как интересно было говорить с Кестером Джоржем и какой скукой веет от дефиниций Тольца.

Но я признателен им обоим. Один подтолкнул меня к мысли написать эту книгу. Другой, того не ведая, укрепил в решимости довести замысел до конца.

Из рецензии Михаила Лифшица, писателя, инженера, много лет проработавшего в ВПК

Книга «Пресловутая эпоха» – шикарная портретная галерея. Множество заметных, интересных, страшных и загадочных лиц изобразил в своих картинах-главах умный и тонкий художник. Важная, быть может, главная особенность книги – со всеми своими героями автор был знаком, со многими общался на равных, со многими, как теперь говорят, имел общие проекты. Поэтому многие из его героев схвачены за «главное место», показаны в самом сокровенном.

Глава о Ельцине полнее и ценнее, чем книга Коржакова. Глава о Суслове великолепна, и я с удовольствием повторяю про себя слова автора о единственной роскоши, которую позволял себе этот аскет, – властвовать, и действительно властвовал роскошью.

Удачных глав много, и про каждую есть что сказать. Большая часть книги написана хорошо, а местами – блестяще.

Б. Д. Панкин рассказал, в основном в первой части книги, что такое советская элита, и как она функционирует, и кто в нее попадает (попадал). Лидер государства с помощью одних только чиновников управлять страной не может. Нужны интеллектуалы. Вот в книге и показано, чуть ли не по пунктам, кто они такие, номенклатурные таланты и умники. Рассказы об этих умниках появлялись в печати последних лет, но писали их либо гневные обличители, иногда и с тайной завистью, что сами из этого корыта не хлебали, либо деятели, у которых от сладкой новой жизни отшибло память, и они запомнили только, как «самоотверженно трудились и о народе заботились». Борис Панкин, в отличие от многих, сохранил свежий и верный взгляд, рассказал читателю о явном и скрытом советского двора.

Из вступления к рецензии и рецензии Г. И. Беленького, члена-корреспондента Российской академии образования, доктора наук, профессора

Автор этих строк – бывший школьный учитель Бориса Панкина. Не многим учителям выпадает на долю видеть более чем пятидесятилетний отрезок жизненного пути своего ученика.

Я благодарен Борису Панкину за теплые слова, прозвучавшие в книге. Но, как увидит читатель при знакомстве с «Пресловутой эпохой», ее высокая оценка отнюдь не связана с чувством личной благодарности рецензента.

…Автор счастливо избежал слабости большинства мемуаристов – исключительного внимания к собственной персоне. Судьба сводила его с Михаилом Шолоховым, Константином Симоновым, Булатом Окуджавой, Александром Твардовским, Валентином Катаевым, Мариэттой Шагинян, Владимиром Буковским, Астрид Линдгрен, Олегом Табаковым, Юрием Гагариным, Галиной Улановой, оставляя сейчас в стороне ключевых политических деятелей той самой пресловутой эпохи, которым тоже посвящены отдельные главы: Хрущев и Брежнев, Горбачев и Ельцин, Маргарет Тэтчер и Улоф Пальме, Дубчек и Гавел…