Стремянка вдруг заходила под ним ходуном – это разом задрожали все его бесконечно усталые мышцы. Предельно осторожно, рискуя свалиться и переломать себе все кости, он все-таки спустился со стремянки. И тут же сел, прислонившись к стене. Ноги больше не держали его. Он чувствовал себя так, словно сутки напролет работал без сна и отдыха, без еды и, главное, без питья. Голова кружилась. Во рту все пересохло и потрескалось. В горле словно открылся прямой портал в пустыню Сахару. Самое смешное, что проведенное в студии время легко можно было оценить по количеству написанных портретов. Даже если на каждый портрет у него уходило не более двадцати минут, то он явно работал без перерыва больше двадцати часов. Он вытянул из кармана мобильник – дата на экране подтверждала, что он где-то потерял целый день. После всего, что с ним произошло, это открытие не вызвало даже тени удивления. Подумаешь, написал за сутки семьдесят портретов своих бывших женщин. Обычное дело. Просто он очень устал. И еще очень хочет пить. Сначала ему казалось, что усталость победит и тогда он наконец-то сможет уснуть. Но победила жажда. Она заставила его встать и на трясущихся ногах повела наверх, по лестнице, а потом через спальню в кухню, где он схватил из холодильника первую попавшуюся бутылку (это оказался апельсиновый сок) и, давясь и обливаясь, высосал ее всю. Потом ему под руку попалась бутылка боржоми, и ее он тоже выпил не отрываясь, из горла, удивляясь щекотке в носу от злых пузырьков. Потом в голове слегка прояснилось, и только тогда стало ясно, сколько там еще тумана. Явилась первая здравая мысль: «Раз у меня упадок сил, нужно выпить кофе. А потом что-нибудь поесть».

Антон включил кофеварку. Дождался сигнала, подставил чашку. Взял чашку с горячим ароматным кофе (от одного запаха уже легче думается!) и, держа ее в руке, полез в холодильник за молоком. И вот это была ошибка. Потому что рядом с молочным пакетом на полке стояла эмалированная кастрюля с черт знает каким содержимым, о котором он совсем забыл, и оно, соответственно, наверняка уже давно испортилось. Он понял, что это ошибка, сразу – в тот же момент, как в блестящем кастрюльном боку, словно в кривом зеркале в комнате смеха, гротескно отразилась его собственная физиономия. И тут же поверх этого кривого отражения проступило знакомое лицо с безумным взглядом. Оно почему-то, вопреки всем законам оптики, вовсе не было искажено. Взгляд ведьмы прожигал его насквозь, чего-то молчаливо требовал, тянул к себе…

– А-а-а, твою мать! – завопил Антон от дикой боли: на этот раз он выронил и опрокинул на себя чашку свежесваренного кофе.

Дверца холодильника захлопнулась, контакт прервался. Обожженная нога адски болела. Штаны были бесповоротно испорчены. Кофе он так и не выпил. Зато в голове что-то внезапно щелкнуло, и все частички загадочного пазла окончательно встали на свое место.

Он с самого начала ошибся, решив, что дело в зеркалах. Кастрюлька не была зеркалом, но он увидел в ней отражение ведьмы. Значит, дело не в зеркалах, а в отражениях!!! Вот где ее территория! Это все объясняло. Ничего удивительного не было в том, что она могла приходить к нему не только в зеркалах, но также и во снах и даже в картинах. Ведь все это в некотором смысле отражения! Отражения реальности – неважно, в чем или в ком. Вот что на самом деле имел в виду гребаный профессор. Его, Антона, дар, его особое художественное видение тоже ведь напрямую связано с отражениями. Конечно, он не смог победить ее на своей территории, потому что это была и ее территория, только очень-очень маленькая ее часть. Она, вероятно, владеет и управляет ею столетиями. Она знает об этой отраженной реальности все – то, о чем он даже и не начал еще подозревать, гордясь тем, сколько всего знает и умеет, как замечателен и оригинален его талант. Она имеет полное право ненавидеть его, смеяться и издеваться над ним. Однако, пожалуй, при последнем контакте он не чувствовал ни ненависти, ни издевки. Было какое-то требование. Скорее… она его звала. Да, точно звала. Теперь он явственно вспомнил, что когда он увидел ее в первый раз – там, в галерее, – то тоже чувствовал нечто схожее: оцепенение, тягу, какой-то зов. Тогда все прервалось из-за разбившегося бокала, как теперь из-за опрокинутой чашки кофе. Еще одно буквальное отражение в этой истории… вот только вариант с чашкой оказался существенно больнее. Обожженная нога настоятельно требовала к себе внимания.

Чертыхаясь, он поплелся в ванную. Осторожно стянул штаны. Достал из шкафчика мазь от ожогов. Намазал, морщась от каждого прикосновения. Присел на край ванны, вертя тюбик в руках и задумчиво глядя на занавешенное полотенцем зеркало. Положил тюбик на край раковины. Потянул за полотенце, еще раз, потом резко дернул. Полотенце слетело, чудом не потащив за собой зеркало, однако зеркало уцелело и снова было открыто. Антон встал перед ним и заглянул. Зеркало не отразило ничего необычного. Разве что необычным был он сам – изможденный, небритый, со странной асимметричной прической, маскирующей вырванный клок волос на виске, с ввалившимися лихорадочно горящими глазами. Но на этот раз он хотел увидеть в зеркале не себя. Он больше не желал прятаться и убегать. Он стремился увидеть ее… и поговорить. С ней. С владычицей отражений. С хозяйкой того искусства, которому он посвятил жизнь, но, видимо, не узнал и сотой доли того, что следовало. Если она хочет его смерти – пусть. Возможно, это даже справедливо. Пусть забирает эту никчемную жизнь. За всех тех женщин. За то, что годами продавал свой талант в обмен на место в кругу богатых и знаменитых. Но сначала они должны поговорить.

Чувствуя себя глупо, он постучал по зеркалу. Замер, ожидая ответа. Ответа, естественно, не было. Прокашлялся. Еще раз заглянул в зеркало.

– Эй, – сказал он шепотом, – ну давай уже, выходи. Я здесь. Я готов. Я все понял. Я жду тебя… Блин, ну не помню я, что там положено говорить. Кажется, Пиковая дама, приди… Ну где же ты?

Ответа не было.

– Давай же! Где ты? Приходи уже, сука!!! – заорал он и стукнул кулаком по зеркалу. Брызнули осколки, рука окрасилась чем-то теплым и красным.

Но перед самым этим моментом – возможно, ему это только почудилось – все же мелькнуло в зеркале нечто. Словно на яркое изображение освещенной ванной слабым мазком наложилось иное изображение – комнаты со стеной из зеркал, мужчины, стоящего перед зеркалом, и женщины в черном, стоящей у него за спиной.

Так вот куда она меня звала, понял он. Вот где она меня ждет и где ждала с самого начала. Это было так просто и настолько очевидно, что он даже удивился, как он мог этого не понять, как мог этому сопротивляться.

Теперь он уже не спешил. Аккуратно перебинтовал руку, а заодно и обожженную ногу. Тщательно оделся – в тот же костюм, в котором был, казалось, так давно, а на самом деле каких-то пару дней назад, на открытии галереи. Рубашку, правда, надел чистую. Даже ботинки почистил. Как-никак, он собирался на важное свидание.

Вызвал такси, дождался сообщения «У подъезда вас ожидает машина…» и спокойно вышел, не забыв запереть за собой дверь. Сел в такси, назвал адрес «Армы», откинулся на заднем сиденье, провожая взглядом удаляющуюся светящуюся вывеску «Антон Соколов. Портреты современников». Такси свернуло за угол, и вывеска исчезла из виду.