или не должны?

– Кажется, Вырапаев приказал убить вас.

Усмешку мигом сдуло с лица сыщика.

– Вот как… Это точно или вам показалось?

– Вслух при мне он этого, конечно, не сказал, такие вещи говорят без свидетелей. Но очень на то похоже. Я пытался его отговорить. И еще один человек, вы его не знаете, тоже возражал. Но не получилось. Вырапаев пылает весь, он желает отомстить.

– За четыре пуда платины?

– Да. Потеря большая, его взяло за живое. Так что, Алексей Николаевич, берегитесь. Он чрезвычайно опасный человек.

Лыков повел плечами:

– Да уж, самый опасный сейчас во всем городе. Знаете, как его Азвестопуло называет? Мориарти.

Они помолчали, потом статский советник спросил:

– Еще что-нибудь знаете?

– Он вызвал Корявого. Понятия не имею, кто это такой, но, видимо, головорез.

– Корявый… Не слыхал. Ну, разберусь. Спасибо за предупреждение, Сурен Ованесович. Вы очень рискуете, помогая мне. Ларька Шишок, он же Рудайтис, который живет под именем Вырапаева, не простит вам, если узнает. Будьте осторожны.

Мужчины пожали друг другу руки, и присяжный поверенный удалился. Лыков поднялся к себе. Азвестопуло поймал его взгляд и вскинулся:

– Что случилось? Кто к вам приходил?

Алексей Николаевич рассказал. Грек был ошарашен:

– Убить статского советника из Департамента полиции? Он с ума сошел? С него с живого не слезут, я его своими руками удавлю!

– А если и ты на очереди? Это месть за платину.

– Другие найдутся. Вся полиция бросится искать, и не успокоятся, покуда не поймают. Вон Изралов вообще чина не имел. А мы как взялись? Пиньжакова уже достали, и Граф Платов никуда не денется, получит свое. Фартовые знают этот закон! Я…

– Заткнись! – тихо сказал статский советник и сжал голову руками. Опять на него охотятся… В первый раз это было в Варшаве много лет назад[50]. Потом, в последнее лихолетье, заимел зуб на него маньяк Варешкин. Неприятно, когда живешь, ходишь по улицам, садишься на извозчика, угощаешься в ресторане – и знаешь, что на мушке. Тошно, под ложечкой сосет, руки потеют. Ноги ватные… Эх, Шишок, Шишок. Тягаться со мной решил? Ну, попробуй.

Тут Алексей Николаевич вспомнил, как в их первую встречу бандит сказал: если такой человек, как я, решил кого-то убить, он это сделает. У сыщика даже спина зачесалась. Ведь действительно защиты нет. Великих князей и министров взорвали, а там охраны было немерено. И не уберегла охрана. А уж чиновника в пятом классе…

Усилием воли Лыков отогнал страх:

– Сергей, объявляю всеобщую мобилизацию. Дело серьезное. Ходим на цырлах, глаза навыкате. Понял? В том смысле, что держимся настороже. Глядим в оба! Ты отвечаешь за мою спину, я за твою. И пробуем выяснить, что это за Корявый такой выискался на наши головы.

Помощник похлопал себя по боку:

– Я без шпалера теперь даже в отхожее Департамента полиции не пойду. И вам не советую.

– Согласен, – ответил Лыков. Он открыл стол, пошарил там и извлек браунинг.

– Черт, я его не почистил с тех пор, как брали Двоедана. И обойму не сменил.

– Вот! И от бандитов бывает польза, – съязвил грек. – Затем…

Он сделал паузу, как актер школы Станиславского, и продолжил:

– … надо взять напрокат парочку панцирей. Не возражаете?

– Возражаю. От них летом жарко, а зимой холодно. И движения они сковывают, что бы ни говорил Владислав Францевич[51]. Так что себе возьми, а мне не надо.

– Ой ли? А ежели подумать? – пробовал настаивать Азвестопуло.

– Лауниц[52] тоже носил броню под мундиром, и что? Террорист застрелил его в затылок.

– Обскурант, – обозвал шефа коллежский асессор. – Хуже – филистер. Я себе возьму, назло вам, ваше высокородие. Что мы еще делаем, кроме как держим ушки на макушке?

– Ты иди в картотеки. Прочеши все подряд. Начни с нашей и будь готов обшарить другие. Помнишь, как разыскали Двоедана? В Москве у Кошко. Копай на сажень, ищи все, что есть про Корявого.

– А вы?

– Я? – задумался на секунду статский советник. – Я поеду в Литовский замок. Буду наводить справки там.

Отбыв полгода в Петербургском исправительном отделении, Лыков завел там сильную агентуру. Сидевшие в кутузке фартовые знали, что тюремное начальство за ними приглядывает. Капорников время от времени разоблачали и убивали. Люди, завербованные Алексеем Николаевичем, относились к другому сорту. Их невозможно было заподозрить. Лучшим из осведомителей являлся банщик Искандер Гази Вали-хан. Наружно он едва понимал по-русски, и сидельцы говорили при нем откровенно на секретные темы, не боясь, что он их подслушает. На самом деле бакинский татарин знал четыре языка и все понимал. Вали-хан стал самым ценным агентом сыщика, поскольку баня в тюрьме – нечто вроде всесословного клуба. Но за минувшие полтора года Искандер успел освободиться. Вместо себя он оставил соотечественника, налетчика Мехмед-оглы по кличке Базалай. Тот был похуже – знал только три языка, но быстро вошел во вкус. Освед получал жалование из двух источников: ПСП платила ему пятерину в месяц, а Лыков добавлял еще столько же. Уже не раз подслушанные в бане разговоры помогали сыщикам предотвратить преступления. Ведь многие злодейства совершались на воле, а придумывались в тюрьме.

Приехав в арестантские роты, Алексей Николаевич сперва вызвал старшего надзирателя татебного отделения Заседателева. Этот человек тоже был у него на связи и получал два червонца в месяц, несмотря на то что числился на государственной службе[53]. Он поставлял Лыкову сведения о состоянии дел в самом опасном отделении Литовского замка. Как старший надзиратель, Иван Кирьянович знал много, но рассказывал не все. Сыщику приходилось с этим мириться.

– Приветствую! – статский советник подал служителю руку с зажатыми в ней двумя «красненькими». Тот сунул их в карман и вытянулся во фрунт:

– Здравия желаю, ваше высокородие!

– Распорядитесь, пожалуйста, насчет чая, есть разговор.

Заседателев как начальство занимал отдельную комнату, где и состоялась беседа. Лыков сказал, что ему нужно знать все о фартовом по кличке Корявый.

– Он сидит у нас в замке? – первым делом спросил освед.

– Увы, не тот случай. Стервец где-то гуляет, здесь, в Петербурге. Я знаю лишь кличку и то, что он убийца.

– Корявый… – повторил Заседателев. – Никогда не слышал. Беру в работу.

Оба понимали, что если где и наводить справки о гайменнике, то именно в татебном отделении – там сидят особо опасные арестанты.

– А теперь проводите меня в баню.

Лыков накинул плащ тюремной стражи, натянул фуражку с кокардой низко на лоб и отправился в сопровождении старшего надзирателя в подвал корпуса, что шел по Тюремному переулку. Заседателев остался в коридоре, а сыщик быстро переговорил с Базалаем. Тот, как и старший надзиратель, отделался полным незнанием.