Некоторые пуэрториканцы с нетерпением ждали будущего под американским руководством. Они надеялись, что наступит период формирования государства, который продлится примерно лет двадцать, за чем последует – в зависимости от политических пристрастий – независимость или присоединение к США. Многие вдохновились многословным заявлением американского генерала Нельсона Майлза, прозвучавшим в конце июля:

«Мы пришли к вам, жителям страны, которую столетиями подавляли, не с агрессией, но, напротив, ради вашей защиты… Это не разрушительная война, наши военные силы принесут вам множество преимуществ и благ цивилизации».

Война в Пуэрто-Рико была несущественной, ее полностью затмил кубинский конфликт. Потерь с американской стороны практически не было – всего девять убитых и сорок шесть раненых. Испанцы и пуэрториканцы пострадали сильнее: четыреста пятьдесят солдат и мирных жителей оказались убиты, ранены или захвачены в плен. Ричард Хардинг Дэвис, именитый американский журналист, обозревавший события, позже назвал эту войну «приятной прогулкой».

Во время мирной конференции в Париже в декабре 1898-го, где обсуждали условия капитуляции, Испания попыталась вернуть Пуэрто-Рико, заявив, что США никогда ранее не оспаривали ее суверенитет на острове. Испанцы даже предложили отдать взамен любую другую территорию, лишь бы сохранить Пуэрто-Рико. Однако президент Маккинли отверг все предложения. На частном инструктаже он заявил американским представителям о решении присоединить Пуэрто-Рико к США. Испанцам, ослабленным после поражения, оставалось лишь согласиться.

Восемнадцатого октября на официальной церемонии на балконе дворца губернатора Сан-Хуана испанские военачальники передали власть над Пуэрто-Рико американцам.

«Все прошло тихо, – сообщалось в „New York Evening Post“, – без особой шумихи, можно было наблюдать некое воодушевление. Через час после окончания мероприятия улицы опустели. Однако эта краткая церемония навсегда окончила правление Испании на Пуэрто-Рико».

Ни один американец, живший в 1898-м, не сомневался в причинах Испано-американской войны. Она разразилась из-за единственного вопроса: кто будет управлять Кубой? Ситуация на острове привела к конфликту, Куба стала одновременно и полем битвы, и наградой за победу. Но когда испанские и американские дипломаты сели за стол переговоров во Франции, им пришлось решать судьбу иного края, огромного и неизвестного американцам, который лежал далеко от их берегов.

Куба много лет будоражила воображение американцев, по крайней мере с тех пор, как Томас Джефферсон написал о своих надеждах, что однажды остров станет частью США. С Филиппинскими островами дела обстояли совершенно иначе. Редкий американец вообще знал, где они находятся. И все же в результате победы коммодора Дьюи в Манильской бухте США вдруг захватили над ними власть. Никто этого не планировал. Президенту Маккинли предстояло решить, что делать с обширным архипелагом.

Самой известной чертой характера Маккинли была непредсказуемость. Практически у всех людей, с которыми он встречался, создавалось впечатление, что он с ними согласен. Маккинли редко делился сокровенными чаяниями даже с ближайшими советниками. Историки описывают его как «загадочного человека», чьи помыслы «тщательно скрыты» и кто «прячет свои убеждения под хитросплетением фраз, светских и мудрых».

Сперва Маккинли, казалось, лишь хотел заполучить достаточно филиппинской земли для постройки военно-морской базы в Маниле. Затем он раздумывал, не подарить ли островам независимость, возможно, под международную гарантию. В конце концов на его решение повлияли менее мирские соображения.

Маккинли был искренне верующим христианином, который жил в эру религиозного возрождения. Позже он расскажет группе методистских миссионеров, что во время поиска ответа на филиппинский вопрос он несколько раз падал на колени прямо в Белом доме и «молил всемогущего Господа о мудром совете».

«И одной поздней ночью меня осенило, – сообщил Маккинли. – Нам ничего не остается, как завладеть всеми островами. Мы просветим, обучим филиппинцев и обратим их в христианство. Божьей милостью мы сделаем для них все, что только сможем, ведь они наши собратья, за которых, как и за нас, умер Христос».

Так и было принято столь серьезное решение. Историки до сих пор гадают, почему Маккинли к нему пришел. Как глубоко религиозный человек, он действительно мог считать, что на него снизошло божественное откровение. В речи перед делегацией, которой предстояло отправиться в Париж на переговоры, он объяснил иначе: якобы он действовал с целью воспользоваться «возможностью промышленного значения, которую американский государственный аппарат никак не может упустить». Однако можно с точностью заявить одно: как сказал один историк, «Маккинли совершенно не знал филиппинцев и, к несчастью, раз за разом ошибочно представлял их реакцию». Маккинли и сам признавал, что, когда услышал о победе Дьюи в Манильской бухте, даже не смог бы сказать, где «эти чертовы острова» находятся. Стремление «обратить в христианство» филиппинцев, большинство которых уже и так были католиками, лишь подтверждало его заблуждение об условиях жизни на островах. Маккинли явно не подозревал, что они находятся во власти первой антиколониальной революции в современной истории Азии.

«Данное событие стало для Штатов поворотным моментом, – писал Стэнли Карноу в книге о Филиппинах. – Америка впервые готовилась захватить территорию за пределами берегов континента. Бывшая колония превращалась в колонизатора».

Первого мая 1898 года, после уничтожения испанского флота, Дьюи пригласил предводителя филиппинских партизан Эмилио Агинальдо на борт своего флагманского корабля «Олимпия». Их версии о случившемся разнятся. Агинальдо утверждал, что они договорились сообща выступить против испанцев и создать независимую Республику Филиппины. Дьюи клялся, что подобных обещаний не давал. Неразбериха была вполне понятна – говорили они на разных языках, а переводчиков на борту не оказалось. Как бы там ни было, когда двенадцатого июня Агинальдо объявил о независимости Филиппин, ни Дьюи, ни иной представитель США на церемонию не явился.

Это оскорбление заставило Агинальдо и других филиппинских лидеров опасаться, что США не признают независимость их страны. Генерал Томас Андерсон, ветеран Гражданской войны, который был первым командующим американскими войсками на Филиппинах, попытался их переубедить.

«Я желаю установить с вами дружеские отношения, – сообщал он в письме Агинальдо четвертого июля. – Дабы вы и ваш народ выступили с нами сообща против испанских сил».

Может, генерал Андерсон обращался к филиппинцу со всей искренностью, но в тот момент политика Вашингтона менялась. Президент Маккинли, якобы подчиняясь слову Господню, решил, что США должны завладеть не только береговым плацдармом в Манильской бухте, но и целым Филиппинским архипелагом. Маккинли направил переговорщиков в Париж с предложением о выплате двадцати миллионов долларов в обмен на острова. Испания не могла отказаться, и десятого декабря испанские и американские дипломаты подписали так называемый Парижский мирный договор. Таким образом, США получили Кубу, Пуэрто-Рико и далекий Филиппинский архипелаг, который включал более семи тысяч островов, где проживало около семи миллионов людей.