Однако за годы многое поменялось. А главное, сам он, обратившись из маленького неразумного княжёнка в юного подростка-принца, хотя и с десятком никак не проходящих прыщей чисто гормонального свойства, посчитал такое соединение излишним. Вместе с тем выбора не оставалось, никакого. Была, правда, ещё одна глухая комнатёнка при кухне – так, пустышка в обоих смыслах, а попросту – кладовка. По-хорошему, для одного объёмного сундука. Хотя на деле вмещались два: один принадлежал Грузиновым-Дворкиным, другой – «этим». Но если постараться, вставала, если что, и кровать, не самая, правда, объёмная. И больше ничего.

Про себя каждый, разумеется, имел её в виду, однако дневной свет через задранную к потолку едва прозрачную фрамугу пробивался внутрь кладовки настолько никак, что необъявленное решение членов семьи Грузиновых-Дворкиных так и оставалось в силе – будет пустовать, как пустовала прежде. Смиримся и без этого аппендикса, отнесённого на периферию жизни.

При всём при том была в прибавлении семейства и определённая полезность, ибо начиная с этого дня ведение домашнего хозяйства перешло в тёщины руки. Вера же Андреевна, измаявшаяся многолетним ничегонеделаньем, решила наконец устроиться на работу. Хотя с лишним временем, как ей казалось, у неё и без работы было не очень. Безделье съедало массу сил, не оставляя вариантов для любой системной занятости. И всё же она решилась, дабы испробовать себя в новых жизненных обстоятельствах. Понятно, что не связанных со специальностью, да и не было у неё таковой – сразу после рождения Лёки ушла в академку, из которой так и не вернулась. Со стипендии её, ясное дело, скинули, но зато и долг перед комбинатом отрабатывать не пришлось в связи с законным замужеством и сменой места проживания. Да и при чём специальность – она и так уж сколько лет профессоршей при муже Моисее, тоже кой-чего стоит.

А устроилась неподалёку, в большой красивый гастроном. Мимо шла, а там бумажка висит, на которой вычитала: «Магазину требуются грузчик и продавец в кондитерский отдел». Она и пошла на ту бумажку – ноги сами повели, как на дефицит. И сразу туда, где директор, в подсобку. Вошла без стука, строго посмотрела на расположившегося за рабочим столом представительного мужчину слегка старше среднего возраста, повышенно жгучей наружности и с папиросиной во рту. Сообщила, чуть снисходительно, учитывая, что сама – не этого профиля:

– Добрый день, товарищ!

– Что, обвес? – не отрывая глаз от накладной, привычно бормотнул мужчина.

– В смысле? – не поняла Вера. – Я по объявлению к вам, по вашему же, которое на дверях.

– Грузчицей, что ли? – незлобиво усмехнулся тот, оторвав глаза от стола и разом, с ног до головы ощупав визитёршу маслянистым взглядом.

– Для начала я бы сама послушала вас, уважаемый, – жёстко отбилась Вера Андреевна, успевшая за годы жизни при Моисее Наумовиче отвыкнуть от любого проявления солдафонства. – Я, между прочим, профессорская жена, имею незаконченное высшее. Так что могу не только ящики передвигать. Кстати, в продавщицы тоже не собираюсь.

– Так, может, вы дворянка столбовая, – театрально оторвав зад от стула и любезно поклонившись, насмешливо справился директор, – а я тут, понимаете, без всякого почтения? Стоп! – воскликнул он, и вновь весьма игриво. – Или ещё выше возьмём – типа владычица морская? – И сел, воткнув папиросу в пепельницу.

– Ну, владычица не владычица, а наследная княжна, вообще-то, – пожала плечами посетительница, – Грузинова Вера Андреевна. Это моё имя, кстати. Если оно вам, конечно, о чём-то говорит. – И села на стул, прямо перед ним, без лишнего приглашения. Она уже знала, что понравилась. И потому решила не выпускать из рук залётную птицу удачи.

– Погодите, – замотал головой директор, – вы же говорите замужем, профессорша, тогда с какой стати княжна? Вы ж должны быть княгиней, раз уже не девица, это ж любому грузчику ясно, а вы в грузчики не желаете. Напра-а-асно…

Он то ли так кривовато шутил, то ли открывшаяся нестыковка ввергла его в сомнение и теперь он уже сам несколько изощрённо отбивался. До этого дня Верочка над нюансами не задумывалась, просто не выпадала оказия. А торгаш этот, выходит, задумался раньше её самой, да ещё издёвку в разговор ввернул. Но только она не растерялась, тут же отреагировала как надо, мысленно хваля себя за находчивость. Правда, пришлось слукавить. Точней говоря, соврать.

– При живой матери дочь остаётся княжной вне зависимости от брака, – пояснила безработная профессорша, – просто родительница в этом случае именуется княгиней-матерью. И только после смерти титул её переходит к дочери. – И снова Вера Андреевна Грузинова-Дворкина строго воткнулась зрачками в работника торговли. – Усвоили или требуется разжевать дополнительно? – Не услышав ответа, добила, как сумела: – Мама моя, кстати, главный бухгалтер комбината, с огромным опытом работы по специальности, так что вы это тоже имейте в виду, если что.

– Которая живая княгиня-мать? – только и сумел выдавить директор, доедая Веру жгучими маслинами. Она уже и сама видела, что дядька поплыл так, как флотирует не управляемая никем, гружённая по самую ватерлинию баржа, какую уже ничем не остановить. И то правда: в ту секунду человек с погасшей папиросой уже воображал её совершенно голой, совсем без ничего, в одних лишь чулочках на резинке, со швом, и при высоких каблуках. Оба уже знали, что споются, хотя ни тот ни другая ещё не ведали, на почве чего. Он, продолжая неотрывно поедать визитёршу глазами, мысленно раздевая и вновь собирая получавшиеся фрагменты в цельный и весьма аппетитный образ, прикидывал, какой бы из подотделов ей вручить, чтобы не оказаться в пролёте. Или какую, может, другую обязанность вменить, если отыщется в штатном расписании место, годное для такой незваной столбовой посетительницы.

Она же вдруг подумала, что у неё ведь никогда и никого толком не было, вообще, в принципе, в любом смысле, как ни посмотри. Сначала она была просто дочерью, сразу вслед за тем – матерью. Всё. Верней – ничего!

Это осознание накатило на голову так же внезапно, как и бросилась в глаза та роковая бумажка с вакансией грузчика.

«Жизнь проходит… – раздумывала она, покинув кабинет гастрономического начальника и пристроившись в очередь в кассу. К моменту, когда до пробития чека перед ней оставалась всего лишь одна спина, она уже успела понять, что пребывает в полной растерянности от этого пустякового на первый взгляд, случайного визита в подсобку торгового заведения. И это не то чтобы озадачивало её, это некоторым образом сбивало с толку, лишало привычной устойчивости, заставляя остановиться и оглянуться. – Ничего не происходит… – сверлила голову неотвязная мысль. – Моисей сам по себе, я – сама. Лёка вырос, скоро оба будем ему не нужны. И с мамой один лишь головняк и больше ничего, только место занимает: как бы Лёка скандалить не начал, этого нам ещё не хватало…»

– За два молока, пожалуйста… – рассеянно проговорила она и протянула нелюбезной кассирше деньги.

Та аж взвилась:

– Вы б ещё в семь пришли, гражданочка! Молока ей, понимаешь, захотелось в такое время!