Он увлек удивленную Жоржетту к пустой бочке, поставленной стоймя. Динк в молчании последовал за ними. Пирс положил на днище какие-то бумаги, огрызок карандаша и туго набитый холщовый мешочек. Он выбрал одну из бумаг, положил ее поверх остальных и разгладил.

— Это бумага о твоей купле-продаже, — обратился он к негру.

— Вот это? — переспросил тот и робко потянулся к документу. — Надо же, и вот такой листок может сковать человека на всю жизнь не хуже, чем толстая цепь…

Его голос был печален. Жоржетта ощутила такую вспышку сострадания, что у нее болезненно сжалось сердце. Она бросила взгляд на Кингстона, все еще недоумевая, зачем тот затеял этот разговор.

— Динк, место рождения — ферма Дарлингтон, вот что здесь написано. Неужели мать назвала тебя Динком?

— Нет, сэр, Дэвидом.

— Ага, — сказал Кингстон удовлетворенно, перечеркнул одно имя и вписал другое. — А теперь фамилия. Обычно, когда владелец освобождает раба, он дает ему свою. Что ты предпочитаешь — Маклин или Кингстон?

— Значит, вы и вправду это сделаете? — Голос жокея дрогнул, и крупная слезинка скатилась по темной щеке.

Кингстон хотел что-то сказать, но лишь молча кивнул.

— Тогда, если вы не против, сэр, я бы предпочел Кингстон. Это хорошая фамилия для свободного человека.

Жоржетта не верила своим ушам. От Кингстона она ждала чего угодно, но чтобы освободить раба, который стоит денег… Она не знала, что сказать, как держаться. Тем временем на бумагу ложились ровные аккуратные строчки. Глядя, как карандаш выводит их, как уверенно движется рука Кингстона, Жоржетта вдруг поняла, что сейчас расплачется, как трепетная барышня, которых она всегда презирала. Пришлось прикусить губу, чтобы справиться с собой.

— Ты правильно выбрал фамилию, Дэвид, — тихо сказала она, обращаясь к жокею. — Можешь ею гордиться.

— Теперь твоя очередь. — Кингстон протянул карандаш негру. — Я знаю, знаю, что ты не умеешь писать! Просто поставь крестик вот здесь, а мисс Пакуин подпишется ниже как свидетель.

Девушка приняла карандаш и приготовилась расписаться, но тут Кингстон развязал свой мешочек, и она на минуту забыла, как пишется ее имя. Мешочек был набит деньгами!

— Итак, — рассуждал Кингстон, — ставки были три к одному. Я дал тебе пять сотен, вот они. А это, — он протянул негру пачку побольше, — выигрыш с твоих пяти сотен, дружище. Полторы тысячи.

Жокей потянулся за деньгами, но сразу отдернул руку. Он повторил это несколько раз, смеясь над собой и плача от избытка чувств.

— Это все мое? — спросил он, робко глядя на деньги, в которых для него заключалось целое состояние.

— Почему бы и нет? Это только кажется большими деньгами, дружище, но если не держать пальцы плотно сомкнутыми, банкноты протекут сквозь них так быстро, что и оглянуться не успеешь. Советую тебе их припрятать, еще лучше по частям, и никому о них не рассказывать. Пусть даже теперь ты свободен по законам этого штата, всегда найдутся люди, которые придумают, что поставить тебе в вину — например, цвет кожи. А уж таких, кто захочет облегчить твои карманы, будет полно.

— Да, сэр, понимаю. Теперь, когда я свободен, я могу уехать, куда захочу. Например, в Мексику. Там белый цвет кожи редок, все больше смуглые да черные кругом. Я куплю себе клочок земли, на котором можно будет разводить лошадок…

— Если тебе это по душе, в Портленде я помогу купить билет на пароход, чтобы обошлось без неприятностей. А теперь, когда с делами покончено, забирай свои деньги и отправляйся на кухню за шампанским. Сошлешься на меня. Вся бутылка твоя, дружище.

Никогда Жоржетта не была свидетелем… да что там говорить, даже не слышала о подобном великодушии. Как страшно она ошибалась насчет этого человека! Кто бы он ни был, только не шулер. Тот, кто способен подарить деньги одному, не станет отбирать их у другого. А она-то хороша! Выставила себя перед ним как девка, лишенная стыда!

Но тут мысли ее приняли совсем иное направление.

Если Кингстон и в самом деле джентльмен до кончиков ногтей, значит, он не воспользуется ее авансами, ему это и в голову не придет. Его реакция на ее беспардонный флирт вполне укладывается в рамки приличий: ведь он даже не поцеловал ее, когда получил такую возможность. Он принял ее кокетство как игру и охотно в нее включился, но и только.

Можно не опасаться его.

— А теперь обсудим наши дела… — Кингстон помедлил и добавил с улыбкой: — Мисс Ласточка, я заказал на гостиничной кухне корзину для пикников со всем необходимым и попросил кухарку оставить ее у задней двери.

У задней двери? Вдали от любопытных глаз? У Жоржетты внезапно перехватило дыхание, и она напряглась в тесных объятиях корсета.

— Ну конечно, у задней двери, где же еще? Я думаю, нам совсем ни к чему вызывать излишнее любопытство. На данный момент я в этом городке — самая известная личность. Укроемся в лесу, что начинается сразу за гостиницей.

В самом деле, это был безумный день. То, что началось как попытка выставить дураком ничего не подозревающего заезжего шулера, обернулось для Жоржетты первым в ее жизни свиданием, причем с самым привлекательным джентльменом, о каком только можно мечтать. Каждый миг этого свидания был упоителен!

Празднество в честь Дня независимости еще продолжалось, когда они с Кингстоном ускользнули от фланирующих толп и укрылись в лесу. Они весело болтали и много смеялись, и мало-помалу Жоржетта привыкла к его рокочущему смеху. Ей нравилось радостное оживление в голосе ее спутника, когда он вспоминал о забеге, и восхищение, когда он описывал, как дивно она смотрелась на его лошади.

Здравый смысл пытался нашептывать, что ее так сильно влечет к Кингстону благодаря выпитому шампанскому, но сердце не соглашалось, а взгляд так и притягивало к красивому мужчине, небрежно возлежавшему на краю клетчатой скатерти, опершись на локоть. Он был теперь без жилета, и солнечный свет пятнал его крахмальную рубашку веселыми зайчиками, пробиваясь сквозь завесу листвы.

Кухарка перестаралась, уложив для них столько снеди, что хватило бы человек на пять. Все было вкусно, от шампанского приятно шумело в голове, и казалось нелепым, что этого человека еще совсем недавно она считала своим врагом. Пирс Кингстон… нет, просто Пирс! Он великодушен, добр, благороден и щедр. И вообще, если уж на то пошло, он самый лучший человек на свете! За свои восемнадцать, или почти восемнадцать, лет Жоржетта не встречала никого, хоть отдаленно на него похожего. Он настоящий джентльмен… а она, увы, поддельная леди.

— Что-то вы совсем ничего не едите, — заметил Пирс, сдвигая на затылок соломенную шляпу, с которой упорно не желал расставаться. — Не нравится окорок или, может быть, картофель? Я поищу в этой необъятной корзине что-нибудь еще.

— Нет-нет, все тает во рту! Просто… просто мне немного неудобно, — ответила Жоржетта, стараясь переменить позу.