Мужчины, и я вместе с ними, отправились за доктором Карвалью. Женщины – на кухню. Мои ботинки на ковре кремового цвета смотрелись еще похабнее, мягкий ворс ковра подчеркивал убожество моей обуви. Я постарался спрятать ноги под столом, стоявшим в центре, не вышло, мы мешали друг другу, мне не оставалось ничего другого, как выставить их напоказ; время от времени доктор Карвалью и г-н Сильвиу поглядывали на мои ботинки, но что я мог поделать? Ничего это не дает. Единственное решение, возобновил разговор доктор Карвалью, сделать то, что необходимо сделать. Так что же, спрошу я вас, может решить проблему?

В кабинет вошла дочь доктора Карвалью. Она выглядела совсем не так, как я ее себе представлял, белые сапожки, блузка, завязанная узлом на поясе, она казалась старше своих пятнадцати лет. Привет, кивнула она мне. Габриэла, у нас взрослый разговор, вернись, пожалуйста, в свою комнату, сказал доктор Карвалью. Я представлял ее себе маленькой хрупкой девочкой, моя дочь – это нежный цветочек, говорил мне доктор Карвалью при первой нашей встрече. Это был не цветочек, это было дерево. Цветочком была Эрика Кледир тоже была как дерево. Каучуковое дерево.

Так вот что я хотел сказать: самое главное – не надо надеяться на полицию. Мой желудок начал кувыркаться, курица, мне вспомнились автоматы для гриля, где курицу крутят на вертеле, в моем животе, похоже, начиналась подобная карусель. Мы должны защищаться сами, сказал доктор Карвалью. Они крадут наши музыкальные центры, наши электронные часы, наши видеомагнитофоны, наши проигрыватели. Угоняют наши машины, наши мотоциклы. Крадут наши бумажники, наши обручальные кольца и украшения. И мы покупаем новый музыкальный центр, новые часы, новую машину и новый мотоцикл, но мы знаем – их тоже украдут. Мой желудок стал напоминать крутящийся контейнер мусоровоза, вонь была соответствующая. Меня начало тошнить. Доктор Карвалью вопросительно смотрел то на меня, то на г-на Сильвиу. Мы что, уже не имеем права постоять за себя? Да? Скажите мне, так или нет? Вот, значит, до чего мы докатились?

Я уже собирался отпроситься в туалет, когда г-н Сильвиу положил руку мне на плечо: я хозяин завода по переработке бумажных отходов, Майкел. Охранник, работавший на моем предприятии, был застрелен какими-то подонками. Знаете, сколько раз на меня нападали за последний месяц? Шесть раз, даже не верится. А потом эти святоши-попики, которым только и остается, что овец трахать, начинают разглагольствовать о правах человека. Постоянная Комиссия по правам человека. Международный суд по правам человека. Наших детей убивают, вопят они. А я отвечаю: наши дети думают, как взрослые, и поступают, как взрослые. Наши дети – давно не дети. Что белые, что черные. Воры они.

Мой живот! Меня сейчас вырвет! Я встал. Вороны.

Майкел, сказал г-н Сильвиу, Майкел, у меня есть к тебе одно предложение. Карвалью рассказал мне о твоей работе, сказал, что тебе можно доверять. Я и сам вижу, тебе можно доверять. Вот что, Майкел, послушай, видишь ли, какое дело, Майкел: один парень очень сильно мешает нормальной работе моего предприятия. Я даже готов был заплатить ему, чтобы он перестал меня обворовывать, но этот гаденыш только рассмеялся, когда я предложил ему деньги, воровать выгоднее, заявил он мне. Вы все равно не дадите мне столько, сколько я смогу украсть. Уберите ваши деньги, уберите, потому что я украду их. Ты знаешь, Майкел, до этого разговора с ним мне казалась абсурдной сама мысль об убийстве. А теперь я хочу только одного, чтобы этот подонок отправился к праотцам. Если бы Санта-Клаус спросил меня, что я хочу на Рождество, я бы ответил: чтобы эта скотина оказалась на том свете. Честное слово. Пусть этот ублюдок сдохнет, больше мне ничего не надо. Сколько ты хочешь за то, чтобы убрать этого черномазого?

Я не мог больше терпеть ни одной минуты; доктор Карвалью, где у вас туалет? Едва я закрыл за собой дверь, как меня вырвало. В унитаз полетела курица в молочном соусе, картошка, выпитое вино, абакаши по-тропически, короче, всё. Желудок мой опустел. Пока меня рвало, я думал о деньгах, которые получу, если убью чернокожего. Я был без работы. Ботинки-боты. У меня не было ни гроша, эти деньги мне бы очень пригодились. Чернокожий. Меня рвало, и я представлял, что смогу купить на эти деньги. Туфли. Я исторг из себя все. До самого мяса. Умылся, они сидят в кабинете и ждут моего ответа. «Да» или «Нет». Еда. Машина. Часы. Покрывало. Я сел на унитаз и стал думать. Я вспомнил, как отец Робинсона устроил скандал моей тете по поводу обеда. Я не кухаркой родилась, ответила она. Я тоже родился не для того, чтобы всю жизнь продавать поп-корн, возразил он. Я родился, чтобы стать президентом Бразилии. Но пока этого не произошло, я изо всех сил стараюсь продавать свой поп-корн. Продавать свой поп-корн, пронеслось у меня в голове. Или продавать корм для животных. Или продавать подержанные машины. Или работать консьержем в каком-нибудь жилом доме. Или работать на стройке. Варианты были такие, и я должен был выбрать. «Да» или «Нет».

Я сделал глубокий вдох и открыл дверь. Габриэла стояла в коридоре, облокотившись о стену, в руке у нее была потухшая сигарета. Она спросила, нет ли зажигалки. Нет, ответил я. Она рассмеялась. Верхние клыки у нее были точь-в-точь, как у отца. Папа рассказал мне о том, что ты сделал с тем парнем, сказала она. Белые сапожки, совсем новые. Я подумал о том, что отомстил Эзекиелу за какую-то другую девочку, а не за Габриэлу. Эй, парень, ты забыл попрощаться. Пока, сказал я.

Я вернулся в кабинет. Они уже пили кофе. Вот твоя чашка, сколько тебе сахару? Я поблагодарил, от кофе мне становится плохо. Может, чай? Нет, спасибо. Кока-колу? Нет, я ничего не хочу. Ну так что, Майкел? Что ты ответишь на мое предложение?

Весьма признателен, но убивать я никого не стану.

Я чувствовал себя намного лучше, вырвало меня весьма кстати. Я возвращался домой пешком и думал, что я женюсь на Кледир, найду работу, буду заботиться об Эрике, Эрика выучится и станет учительницей или врачом, если захочет. Все будет, как надо. Жизнь моя наладится, и мне не придется уже никого больше убивать.

По дороге я разглядывал свои позорные ботинки и думал о том, что жизнь забавная штука. Если ты не вмешиваешься, она течет сама собой, словно река. Но ты можешь ей накинуть на шею уздечку, и тогда жизнь превратится в коня. Люди распоряжаются своей жизнью по своему усмотрению. Каждый выбирает свой удел: кто коня, а кто реку.

Патти Право, «The Best», сторона «А», «Кто ты?», «Сегодня здесь, завтра там», ля-ля-ля, тра-та-та, тра-ля-ля, ладонями ритм держите, не умолкала она, хлопайте в ладоши, хлоп, хлоп и три, и четыре, в сторону, в сторону, налево и вбок, и в сторону, вперед и два, назад, еще раз, давай, Робинсон, все с начала, в сторону, в сторону, Кледир ногами задавала рисунок, хлоп и четыре, вообще-то она не умела танцевать, но была ужасно довольна, давай с нами, сказала она, она хлопала в ладоши, хохотала, хлоп, и все трое ошиблись, хлоп, Робинсон и Маркан все время ошибались, им было весело, и в сторону, в сторону, когда они начинали попадать, она меняла правила, вперед, лицом, какой-то дурацкий танец, проворчал Маркан, давай, не разговаривай, ответила она, и хлоп, и назад, Робинсон, она придумывает на ходу, ничего я не придумываю, сказала она, хлоп и хлоп, они смеялись; три человека, которых я любил больше всего на свете, танцевали и веселились на моей свадьбе, и три и четыре; а теперь внимание, всем внимание, сказала Кледир, делая музыку потише, – торт! Белый свет, вообще-то он был не белый, но именно таким он мне казался, белый свет поверх голов, над всеми нами, брызжущий молоком и покоем, Барби и Боб, одетые как молодожены возвышались над тортом, мама Робинсона сказала, что мы с Кледир должны загадать желание в тот момент, когда будем отрезать первый кусок. Кледир была великолепна, волосы собраны в пучок и прикрыты короткой фатой, на пальце кольцо, я взял ее руку в свою, сквозь вырез платья были видны очертания ее груди, я закрыл глаза и мысленно произнес свою просьбу, быть нормальным человеком, человеком, который работает и любит свою жену и своих детей, большего я не желал. Кледир резала торт, Маркан открывал шампанское, я не люблю шампанское, я люблю пиво, шампанское для меня слишком сладко, но сегодня особенный день, сегодня тебе придется выпить шампанского, мой милый. Отец Робинсона не расставался с фотоаппаратом, иди сюда, Кледир, Маркан, дай ей рюмку, мы стояли и улыбались, взявшись под руки, каждый со своим бокалом, клик, сплэш, готово!