Я испытал приступ ненависти к Суэлу за то, что этот черномазый тоже любил кино, за то, что у него был друг кассир, за то, что он водил Эрику в «Копан», этот олень безрогий, таскавший автомагнитолы! А куда мы едем? Я сказал, что у меня есть дело и предпочел бы поехать один. Эта улица похожа на проспект Бразилии; ты был в Рио-де-Жанейро? Нет, ответил я, разговаривать мне не хотелось. Там классно. Посмотри мне в глаза. Я не стал смотреть. Когда в Рио идет дождь, море становится такого же цвета, как мои глаза, честно. Я по-прежнему не смотрел на нее. Потом я достал купюру в пять реалов, отдал Эрике и вышел из автобуса.

Бандитский квартал Крузейру ду Сул находился недалеко от аэропорта. На машине туда никто не ездил, поскольку единственная дорога вся была в рытвинах и ухабах, это был своего рода танкодром. Лучше всего было идти по пешеходной улице, пересекавшей шоссе Трабальядорес. Так я и сделал. Я продирался сквозь трущобы, пестревшие вывесками «Продается», похоже, все хотели слинять отсюда подальше.

Меня не отпускало странное чувство, будто кто-то идет за мной, я обернулся, ну так и есть – Эрика. Я не смогу доехать обратно, сказала она. Я совсем не знаю этот району где мы? Было приятно осознавать, что Эрика пошла за мной, однако я прорычал что-то нечленораздельное и скрючил рожу, как будто разозлился. Мы продолжали идти, я впереди, она сзади; посмотри-ка, сказала она, «пошив адежды». «Одежда» пишется через «о», а не через «а», засмеялась Эрика; дура она все-таки. Я зашел в хибару, сколоченную из старых железных листов, попросил позвать Негана, сказал, что и двоюродный брат Робинсона. В оружии я не разбирался. Неган стал сыпать названиями: ружье AR 15, автомат НК, калибр 9 миллиметров, винчестер, помповое самозарядное ружье, винтовка Ругер, времен войны во Вьетнаме, бьет наповал. Показал мне еще какую-то красивую штуковину, это – моя гордость, в муху попадешь из нее. Берешь? Я хочу что-нибудь самое заурядное, как у всех. Он показал мне пистолет Таурус 38. Эрика попросила дать ей подержать и направила дуло в мою сторону. Он заряжен? спросила она. Мы с Неганом засмеялись. Она нажала на курок, целясь мне в голову. Я расплатился, и мы ушли.

В автобусе Эрика спросила меня, что я почувствовал, когда держал в руках пистолет. Ничего не почувствовал, огрызнулся я. Это была ложь, я почувствовал волнение, какую-то странную дрожь, не люблю оружия. Держать в руках оружие – все равно что надеть на ноги сапоги, заявила она. Или корону на голову. Сразу все меняется. А тебе что, уже доводилось примерять корону? поинтересовался я. Нет. Мы засмеялись. А потом она сказала совершенно серьезно, что сжимая в руке пистолет, ты чувствуешь себя точно так же, как если у тебя на ногах сапоги, а на голове корона.

Автобус сломался, когда мы уже были недалеко от дома, на Седьмой улице. Мы вышли, и ей захотелось прогуляться. Пошли пешком. А зачем ты купил пистолет? Магазины, фотография три на четыре за пять минут. Чтобы защищаться. Агентство недвижимости «Тигр». А что, тебя кто-то хочет убить? Да, соврал я. Эрика захотела клубничное мороженое. Продавец разрешал пробовать, она перепробовала, по-моему, все, сказала, что красное самое вкусное, и попросила меня купить. Я купил еще и синее. Потом она увидела какую-то матерчатую обувь, это тапочки, купи мне, пожалуйста. У меня еще оставались деньги, я купил. Эрика обожала всякое барахло, она была довольна, и я вместе с ней, хорошо было идти вот так, рядом.

Когда мы подошли к перекрестку, я взял ее за руку. Маленькая, мягкая ладошка; она выдернула свою руку, я не в лесу выросла, я умею переходить дорогу, заявила она.

На следующий день я отправился в зоомагазин. У меня был план: дождаться конца рабочего дня, а когда Эзекиел выйдет, пойти за ним следом и убить его. Я обязательно хотел выстрелить ему в спину, он спокойно идет по улице, вдруг пиф-паф, и он уже никуда не идет. В магазине Эзекиела не оказалось, и это меня озадачило. Я вошел, продавца не было на месте, я принялся рассматривать синих цыплят, что за маразм красить бедных зверушек. Я слушаю вас. Эзекиел появился неожиданно, не знаю откуда, наверное, вошел с улицы. Вы что-то хотели? Он был очень обходителен со мной, хороший парень этот Эзекиел. Покажите тукана, сказал я. Мы не торгуем туканами, это запрещено. Понятно, спасибо. Я зашел в закусочную на углу и просидел там весь день, изучая ситуацию. Торгует кроликами. Мне нужно было устроиться на какую-нибудь работу. Я подумал, что после того, как я убью Эзекиела, им понадобится продавец.

В шесть вечера Эзекиел вышел с работы и поехал по Вила Ида, зашел в кондитерскую, купил хлеба, потом остановился у бильярдного стола и стал следить за игрой. Я допустил неосторожность, и он заметил меня, я спрятался за спиной какого-то здоровенного негра, Эзекиел вытягивал шею, пытаясь найти меня, потом плюнул. В половине восьмого он вышел из кондитерской и пошел по улице Флорес. Он шел не спеша, неся хлеб под мышкой, когда мужчины идут пешком, им часто приходят на ум странные вещи. Эзекиел – насильник. Козлоногие сатиры, ну и так далее. На улице было много народу, люди выходили с работы, занимали собой пространство, вливались в толпу. Мой пистолет был заряжен и лежал в кармане куртки. Я ждал подходящего момента.

Пусть он повернет за угол, на свою улицу, там все и произойдет. Эзекиел остановился перед магазином, где продавались сумки. Стал рассматривать витрину. Две продавщицы болтали и смеялись, они ему понравились. Распродажа, не проходите мимо.

Когда мы прошли автобусную остановку, Эзекиел свернул на пустынную улицу и сбавил шаг. Внезапно он остановился, повернулся и посмотрел на меня. Спокойно пошел в мою сторону. Вокруг никого. Вы хотите поговорить со мной, спросил он. Да, хочу. Он улыбнулся, приятная улыбка, о чем? Я вытащил пистолет, прицелился, выстрелил, но первый выстрел пришелся мимо. Что это? Он искренне удивился, он не понимал, что у меня в руках. В руках у меня было оружие. Я снова выстрелил, второй выстрел тоже мимо. Третья пуля попала ему в бедро, четвертая в грудь, он упал, я выстрелил еще два раза и не попал, Эзекиел был еще жив, он стонал, ему было очень больно, он пытался встать, хотел сказать что-то, он хотел идти домой ужинать со своей мамой; больше патронов у меня не было. Он не должен был остаться живым, сейчас или никогда; я отломил кусок деревянной оградки, окружавшей какое-то дерево, и подошел к нему; я ударил его по голове, я лупил его изо всех сил, я выколол ему глаза, Эзекиел еще дышал, у меня болели руки, я воткнул свое деревянное копье этому насильнику в самое сердце, я видел это однажды по телевизору, хрупкая девушка убивает вампира; Эзекиела вырвало кровью и он умер.

Я перешел на другую сторону улицы и пошел обратно.

Когда я открыл дверь своего дома, я увидел, что Эрика и Кледир сидят на диване и хохочут.

Заключенный курит крэк, празднуя победу.

Победитель конкурса на лучшую антинаркотическую рекламу, проводившуюся в тюрьме предварительного заключения, Морейра Агиар получил в качестве приза триста пачек сигарет и празднует свою победу, куря крэк в течение целой недели.

Телевизор был включен на полную громкость, новости было слышно даже в ванной. Голоса тоже. Крэк, Эрика до хрипоты хохотала над этим репортажем, я мылился, потом стоял под душем, как под дождем, мне нужно было успокоиться перед разговором с Кледир. Промазать четыре раза! Я был очень зол, все пошло псу под хвост, дурацкая ошибка, Эзекиел мог бы умереть достойно, даже не поняв, что произошло. Сама смерть не страшна. Страшно, когда она заставляет тебя считать: десять, девять, восемь, семь, шесть, пять, от боли нет спасения, турбина в самолете заглохла, четыре, три, два, ты падаешь, падаешь, падаешь, пока не рухнешь в море и не взорвешься – вот что я заставил этого парня пережить. Я промахнулся, я всю жизнь промахивался, бросал начатое на полпути, делал кое-как. Никогда не мог осилить математику. И химию. Я не понимал того, что написано в учебнике. На обложках моих тетрадей то и дело появлялись нарисованные ослиные уши, когда я выходил из класса на перемене и смотрел, как другие уплетают печенье «Мирабель».