Он уже не разглядывал ее пальцы. Решил, что, кто бы она нибыла, она состоятельна, и еще почувствовал облегчение, не обнаружив гладкойзолотой полосы на соответствующем пальце. Стал строить догадки, что у нее,наверное, богатый отец и этот старик устроил ей нелегкую жизнь, отчего, видимо,и плакала она там, на ступенях, где он впервые ее увидел. Или же она развелась.Но правду сказать, его это и не занимало. А занимали ее руки, ее глаза, ее губыи та сила, что так влекла его. Он чувствовал это даже на расстоянии, и все внем стремилось быть ближе к ней. Уж и так был он близко к ней, но понимал, чтокоснуться ее нельзя. Можно только продолжить начатую игру.

А Рафаэлла теперь не таила улыбки. В два счета онипревращались чуть ли не в приятелей.

– Я из Франции.

– Да ну? Там и живете?

Она в ответ мотнула головой, став почему-то болеесдержанной.

– Нет, живу я в Сан-Франциско.

– Так я и думал.

– Да?

Она взглянула на него удивленно и весело.

– Как вы догадались? – спросила с полнейшейпростотой. Но в глазах читалось, что она себе на уме. Манера вести беседуподсказала ему, что не очень-то ей приходилось сталкиваться с грубыммиром. – А похоже, что я из Сан-Франциско?

– Не похоже. Просто у меня догадка, что вы здесьживете. А с удовольствием?

Она неспешно кивнула, но бездонная печаль вернулась в ееглаза. Вести с ней беседу – все равно что вести корабль по незнакомой реке: незнаешь, где сядешь на мель, а где можно мчать на всех парусах.

– Мне нравится Сан-Франциско. Хотя с некоторых пор яредко выбираюсь в город.

– Вот как? – Он побаивался спросить всерьез,отчего она редко выбирается именно с некоторых пор. – Что же тогдазанимает ваше время? – Его голос своей мягкостью ласкал ее, и она повернулак нему глаза, расширенные больше прежнего.

– Я читаю. Запоем.

Тут она улыбнулась и поежилась, словно смутясь, слегкапокраснев, отвела взгляд, вновь посмотрела на Алекса и спросила:

– А вы чем занимаетесь?

Сочла себя очень смелой, раз задает несколько личный вопросэтому незнакомцу.

– Я адвокат.

Она кивнула со спокойствием и улыбкой. Ответ ей понравился.Всегда юстиция казалась ей интригующей, и, пожалуй, это как раз подходящаяработа для такого человека. По ее догадке, они приблизительно одного возраста.В действительности же он был на шесть лет старше ее.

– И вам нравится такая профессия?

– Очень. А вы, что вы делаете, волшебница, помимочтения книг?

Ей захотелось сказать с оттенком иронии, что она нянька. Ноэто показалось незаслуженно жестоким по отношению к Джону Генри, поэтомупоследовала пауза, Рафаэлла лишь качнула головой, сказав:

– Ничего. – Не таясь, посмотрела на Алекса. –Совершенно ничего.

Ему по-прежнему было любопытно, откуда она такая взялась,какую жизнь ведет, чем занята целый день, отчего же плакала в тот вечер. Этозанимало его все сильнее и сильнее.

– Вы часто путешествуете?

– Время от времени. Всего по нескольку дней. – Онаопустила взгляд на свои пальцы, уставилась на золотой перстень с крупнымбриллиантом на левой руке.

– А теперь собрались назад во Францию? – Онподразумевал Париж, в общем и целом верно. Однако она отрицательно покачалаголовой.

– В Нью-Йорк. Я бываю в Париже один раз в год, в летнеевремя.

Он закивал с улыбкой:

– Красивый город. Я однажды прожил там полгода и влюбилсяв него.

– Да? – Рафаэлле это явно было приятноуслышать. – Значит, вы говорите по-французски?

– Не ахти как. – Вновь вернулась широкаямальчишеская улыбка. – Уж точно не так отменно, как вы по-английски.

Тут она тихо засмеялась, вертя в руках книгу, купленную ваэровокзале, на которую указал теперь глазами Алекс:

– Вы ее читали?

– Кого?

– Шарлотту Брэндон.

Рафаэлла кивнула:

– Люблю ее. Прочла все книги, которые онанаписала. – И посмотрела на него, словно бы извиняясь. – Знаю, неочень-то серьезное это чтение, но изумительное, для того чтобы отвлечься.Откроешь любую ее книгу и сразу погружаешься в мир, который она описывает.Наверно, такого рода литература представляется мужчине пустяковой, зато… –Не сознаваться же ему, что эти книги спасают ее, сберегая рассудок в этипоследние семь лет, еще подумает, будто с разумом у нее неладно. – Затоона очень увлекательная.

Алекс улыбнулся совсем доверительно:

– Знаю, знаю, я ее тоже читал.

– Да ну?

Рафаэлла взглянула на него по крайней мере недоуменно. КнигиШарлотты Брэндон вряд ли подходящее чтение для мужчины. Джон Генри наверняка нестал бы их читать. Равно как и ее отец. Те читают не беллетристику, ачто-нибудь про экономику, про мировые войны.

– И вам нравится?

– Очень. – Тут он решил немного продлитьигру. – Я их прочел все до единой.

– Правда? – Ее огромные глаза еще большерасширились: удивительно, что адвокату такое интересно. Она с улыбкой протянулаему книгу: – А эту успели прочесть? Она совсем новая. – А вдруг она нашланаконец сотоварища?

Бросив взгляд на книгу, он кивнул:

– По-моему, она самая удачная. Вам понравится. Онасерьезнее некоторых предыдущих. Больше вызывает раздумий. Много и откровенноговорится там о смерти, это не просто милое повествование. Немало высказановесомого.

Он-то знал, что мать писала этот роман весь прошлый год,накануне весьма серьезной хирургической операции, и боялась, что будет онпоследней книгой. И постаралась вложить в нее нечто значительное. И это ейудалось. Алекс с большой серьезностью проговорил:

– Автору она очень дорога.

Рафаэлла недоверчиво произнесла:

– Откуда вы знаете? Вы встречались с писательницей?

Настала короткая пауза, на лице его вновь заиграла улыбка,он наклонился к Рафаэлле и прошептал:

– Это моя маменька. – Та в ответ рассмеялась,словно серебряный колокольчик, приятнейший для слуха. – Честное слово, этотак.

– Послушайте, для адвоката вы очень уж несерьезный,право.

– Отчего же? – Он постарался принять обиженныйвид. – Я серьезен. Шарлотта Брэндон – моя мать.

– А президент Соединенных Штатов – ваш отец.

– С чем вас и поздравляю. – Он протянул руку дляпожатия, она вежливо опустила свою ладонь в нее. Получилось крепкоерукопожатие. – Кстати, меня зовут Алекс Гейл.