– Я зашел сюда просто из любопытства и получил огромное удовольствие. Отличное место.

– Спасибо, спасибо. А как зовут вашего друга?

– О… она американка… она называет себя Бабочкой.

Хотя было чересчур большой вольностью называть ее Бабочкой в разговоре с незнакомцем, «Томоми Ишикава» казалось чересчур сложным для такой беседы.

Мужчина нахмурился.

– А вы мистер…

– Констэбл. Бен Констэбл.

– Филипп Гиро. – Он протянул руку, и я ее пожал. – Может быть, хотите взглянуть на цветочный уголок, за которым я ухаживаю последние несколько месяцев вместо одного моего уехавшего друга? Пожалуйста, идемте со мной.

Мне было совсем не интересно смотреть на чужие цветы, но я не сумел отказаться. Я последовал за ним по узкой каменной дорожке, мимо грядок с травами и дикими цветами, к яркой клумбе. Там Гиро остановился.

– Вот, – сказал он.

– Красиво, – заметил я. И, боясь его разочаровать, добавил: – Правда, очень красиво.

– Пожалуй, я оставлю вас на минутку, чтобы вы посмотрели получше, – произнес Гиро и вернулся к женщинам, с которыми заговорил вполголоса.

Ну и чего он от меня хотел? Неужели я был похож на странствующего знатока цветов?

Я не разбираюсь в растениях, а потому удивился тому, скольких из них узнал. На клумбе росли наперстянки, высокие маргаритки, львиный зев и еще какие-то цветы, свисавшие с куста, которые я определил как орхидеи. Откуда я знал все эти названия? После пятнадцати секунд усиленного созерцания я решил уйти и крикнул:

– Большое спасибо, приятного вам дня!

Я помахал и двинулся к выходу как можно быстрее, но все же стараясь не создавать впечатление поспешного бегства.

– Подождите, месье! – крикнул вдогонку Гиро.

Я остановился, и он поспешно зашагал ко мне.

– Месье, извините, но, кажется, вы еще не закончили.

– Да?

– Да. Посмотрите. – Он жестом указал в сторону цветов.

Я опустил взгляд и почти минуту пристально рассматривал лепестки, понятия не имея, сколько придется так простоять, чтобы он наконец успокоился. Потом я вопросительно взглянул на него.

– Рядом с каждым цветком – табличка с названием, – подсказал мужчина.

Я опустился на корточки и взглянул на пластмассовые ярлычки, торчавшие из земли. Слова были написаны крошечными буквами, выцветшей шариковой ручкой, на латыни. Она имела для меня не больше смысла, чем марсианский язык, но я молча шевелил губами, показывая, что настроен серьезно. У одного из самых высоких цветков ярлычок был обернут вокруг стебля. Я осторожно повернул его и увидел слова: «Привет БК».

Я вздрогнул.

– О!

А потом перевернул ярлычок и поинтересовался:

– Какие цветы привлекают бабочек?

Гиро явно обрадовался.

Я начал говорить, но тут же запнулся и спросил:

– Вы это видели?

– Да, – ответил мужчина.

Я ненадолго задумался.

– Вы знаете Бабочку?

Он жестом показал, что ему нечего сказать.

– Вы знаете, какие растения особенно привлекают бабочек?

– Да. Буддлея. Очень распространенное растение.

– И у вас она тут есть?

– Нет, к сожалению, – ответил он.

– А как она выглядит?

– Это кустарник с мелкими лиловыми цветочками, которые свисают кистями, примерно вот такими. – Он показал пальцами размер.

– Спасибо, – поблагодарил я. – Большое спасибо. Кажется, я знаю, где она растет.

– Что?… – спросил он и чуть заметно качнул головой, чтобы убедиться, что я имею в виду то же самое место.

– Да, – ответил я.

Гиро кивнул и повернулся к женщинам, которые с огромным интересом наблюдали за происходящим.

Я прошел по улице Отступления, сел на одну из низких бетонных тумб в Ситэ-дель-Эрмитаж. На этой мощеной улочке мы с Томоми Ишикава пару раз гуляли поздно вечером. Потом я спустился по улице Менильмонтан и повернул налево, к маленькой площади, где стоял хороший бар.

Из бара я вышел в сумерках, слегка пьяный, что меня вполне устраивало. Я поднялся к Гамбетта и легко нашел свою призрачную улицу. Добравшись до Papilles et Papillons, быстро посмотрев по сторонам, я перелез через забор и скрылся из виду. Я достал зажигалку, чтобы рассмотреть куст с фиолетовыми цветами, привлекающими бабочек. Там висела табличка, гласившая, что это действительно буддлея, но ни сокровища, ни подсказки я не обнаружил. Я порыхлил почву под кустом и порылся в сумке в поисках какого-нибудь предмета, которым можно было копать, но ничего не обнаружил, кроме синей ручки Бабочки. Что ж, годилась и она. Я рыхлил и выгребал мягкую землю, пока в нескольких дюймах от поверхности не нащупал полиэтилен. В ямке лежал сверток размером с записную книжку.

Тень или движение, которое я замечаю краем глаза, – вот как обычно приходит Кот. Когда я закрываю дверь квартиры, он подкрадывается сбоку и прыгает на стол. Я приготовил ужин и сел, чтобы поесть, а он притворился, что сверток – это птичка или мышка (ну или с какой там еще добычей Кот любит играть, прежде чем убить ее – наверное, с чем-то покрупнее, например с козлятами). Я столкнул сверток на пол, и он посмотрел сначала на меня, потом на него. Я развернул полиэтилен. Внутри лежала записная книжка, и я стал читать, запихивая в рот спагетти, а Кот наблюдал.

Джей Хара (1970–1998)

Я с детства помнила Джея. Он был дальним родственником моей няни Комори и жил в Пасадене, в Калифорнии, но зачем-то приезжал в Нью-Йорк на несколько месяцев, когда ему было восемь или девять. Потом его отправили в Токио.

И теперь, в возрасте двадцати лет, он вернулся в Нью-Йорк, и няня попросила за ним присмотреть. Мне исполнилось шестнадцать. На самом деле он носил японское имя, которое звучало совсем иначе, но он представлялся Джеем, хотя няня всегда, даже в лицо, называла его Племянничек.

В первые месяцы я всячески старалась увидеться с ним. Он был низкорослым, худым, слегка неловким. Волосы он красил в светло-каштановый и одевался как персонаж манги. Джей, разумеется, хорошо знал городскую жизнь, но жесты у него остались японскими, неуместными, слегка вычурными. Он не вписывался в компанию помешанных на совершенстве шестнадцатилетних девчонок, с которыми я в то время общалась, – впрочем, и я туда не особенно вписывалась, – а потому я быстро поняла, что проще видеться с Джеем наедине. Я решила, что он – не более чем приятное поручение Комори, но, когда Джей устроился в Нью-Йорке, я удивилась, с какой легкостью он ладил с людьми. Джей быстро создал себе окружение из пожилых представителей богемы, которые его явно уважали, и я поняла, что, как и многие другие, восхищаюсь им. Джей обладал мрачным и сдержанным чувством юмора и, с точки зрения шестнадцатилетней девочки, был намного круче меня. Когда мы постепенно разошлись, без какой-то особенной причины, то оба немного жалели.