С той лишь разницей, что дубль всегда был один, мордобой оставлял реальные следы и выстрелы велись боевыми. Да и подстреленный герой отправлялся не в гримёрку, а на медицинский стол, без всякой уверенности, что тот окажется в операционной, а не в морге.

Не найдя в своей внешности ничего криминального, кроме небольшого шрама, мужчина оделся и пошёл в ванную, размышляя о том, что женщин понять сложно вообще, а уж Соню и подавно.

Ночью квартира казалась большой, но лишь теперь, умывшись и следуя за дразнящим кофейным ароматом, он понял, на сколько.

Кухня и пять жилых комнат распределились равномерно по обе стороны «Г» образного коридора.

В одной из комнат находился кабинет, где Сашка провёл ночь. Три другие были закрыты, но можно было предположить, что одна из них принадлежала Соне. А последняя оказалась гостиной, с открытым арочным проёмом, из которого струился солнечный свет.

Сашка прошёл в кухню, не задерживаясь ни на секунду, ибо ценителем интерьерных изысков себя не считал, а другого повода к любопытству не было.

Соня уже накрыла завтрак и сидела за столом, намазывая сливочное масло на поджаренные кусочки батона.

— Я тебя разбудила?

— Нет, я сам проснулся. Извини, что злоупотребляю гостеприимством, но хороший кофе – моя слабость.

Он сел напротив, невольно заметив перемены. Обеденный стол, выделявшийся ночью, на фоне другой мебели, ветхой потёртостью и множественными царапинами, сейчас был покрыт светлой - бежевой скатертью и заставлен посудой в одном стиле. Хотя, ещё ночью, Соня смогла с большим трудом отыскать второй бокал для чая.

— Саш, я же не тороплю. Держи, - она положила сверху сыр, протянула бутерброд и улыбнулась, - Мне давно не было так спокойно, как этой ночью.

В голосе её не было ни капли иронии, а сапфировая радужка сияла таким счастьем, что Сашка смутился, совсем запутавшись в мыслях и решил ограничиться довольным выражением лица, вместо кучи вопросов, которые так и хотели сорваться с языка. Хрустнул зажаристой корочкой, слегка улыбнулся и зажмурился, пробурчав:

— Это очень вкусно!

— Да? Правда? А мне мой…Хотя, не важно.

Женщина резко встала и отошла к окну, будто спрятавшись от мужского взгляда. Но тот успел заметить, как искренняя радость в её глазах моментально померкла. Поэтому дожевал и отложил бутерброд на тарелку.

— Я сказал что-то не то?

— Нет, не обращай внимания. Всё в порядке. Я просто хочу жалюзи прикрыть.

Лёгкий шорох послышался за спиной и пространство утонуло в тени. Но солнечный свет исчез не только с кухни. В женском голосе тоже пропала живая искорка. И Сашка принял эти перемены на свой счёт, поднявшись:

— Соня, спасибо, но мне действительно пора.

— Саш, но ты даже не позавтракал!

Почти крикнула она, с таким отчаянием, что мужчина невольно обернулся и сердце замерло. Лучи света, проникавшие сквозь жалюзи, подчёркивали блеск голубых глаз и катившиеся по щекам слёзы, которые Соня поспешно смахнула ладошкой и отвернулась:

— Извините. Я понимаю, что Вы итак на меня много времени потратили. Дверь входную просто захлопните. Замок сам закроется.

— Мы опять перешли на «Вы»?

Но ответом стал лишь гул включившегося холодильника, на который Соня опёрлась плечом и молчаливо замерла.

Сашка застыл, в очередной раз не понимая, что произошло. Холодный рассудок подсказывал, что нужно уйти и окунуться в решение своих проблем, но сердце бешено стучало, обдавая при каждом сокращении кипятком.

Она стояла к нему спиной – хрупкая и совершенно беззащитная. Бесформенная чёрная футболка, балахонистые брюки и забранные в хвостик кудряшки, делали стройную фигуру, похожей на брошенного всеми подростка, который обиженно смотрел в стену, обхватив себя руками. А резкие тени от жалюзи нещадно полосовали пространство, создавая ощущение металлических прутьев решётки, которой Соня пыталась отгородиться не только от гостя, но и от всего мира.

— Софья Сергеевна, я не могу уйти и оставить Вас одну в таком состоянии.

— Вы уже это говорили, - ответила она обиженно и шмыгнула носом.

— Да? Ну хорошо. Тогда у меня есть более корыстная причина. — Он вернулся за стол и нарочито громко хрустнул бутербродом.

За спиной опять шмыгнул нос и послышалось неуверенное:

— Там ещё каша есть. Молочная.

— И Вы молчали? Жалко стало?

— Нет. А Вы будете?

— Конечно.

Сашка проследил, как Соня задумалась на мгновение перед шкафчиками, но открыла именно ту дверцу, за которой стояла стопка посуды. Звякнула крышкой, половником и наконец, поставила на стол тарелку с рисовой кашей. Он хитро прищурился и улыбнулся:

— Так не честно. Вы меня попросили составить компанию, а сами ничего не едите. Мне, может, тоже не хочется завтракать в одиночестве.

— Да?

Он кивнул, поднявшись, и усадил её на стул.

— Давайте, теперь я за Вами поухаживаю.

И через пару минут они уже завтракали вместе. Сашка видел, с какой благодарной улыбкой поглядывала Соня, пока он ел свою порцию. Но стоило его тарелке опустеть, как она тоже отложила ложку. Поэтому, наигранно вздохнул и поднял вопросительно-просящий взгляд, кивнув в сторону плиты с кастрюлей:

— А можно я понаглею и попрошу добавку?

— Конечно. Я сейчас.

— Сидите.

Он встал к плите и мысленно поблагодарил детский дом, армию и жену, которые приучили к тому, что есть нужно то, что дают, а не то, что хочется. И главное в еде – её наличие, а не вкусовое наслаждение. Щедро шмякнул в тарелку молочную массу, несмотря на то, что рис не жаловал в любом виде, и продолжил шутить:

— Я лучше сам. А то опять положите, как птенцу, а третий раз просить мне совесть не позволит. И останусь я голодным и несчастным.

Соня улыбнулась и голубые глаза вспыхнули искорками, пройдясь по Сашкиному сердцу пёрышком. Под пристальным вниманием такого взгляда, даже желудок не воспротивился насильственному эксперименту над своим размером и принял не только добавку каши, но и остывший кофе.

— Саша, Вы так вкусно ели, что я даже забыла, что не люблю кашу. Да и вообще к рису равнодушна.

— Да уж. Что у меня получается лучше всего, так это есть.

Он откинулся на спинку стула и улыбнулся, слегка сморщившись:

— А рис, кстати, я тоже не очень. В этом мы с Вами похожи. Только, зачем же тогда его готовить?

Она смущённо пожала плечами:

— Больше нет ничего. Сухое молоко и пачка риса.

— А чем Вы питаетесь?

— Да я здесь и не