Я приподняла бровь.

— Правда?

— Ага. Правда.

Все знали, что это худшая часть города — та часть, через которую я проходила, возвращаясь домой.

— Но она притворяется тем, кем не является. Она пройдет на выборах только потому, что Лоуренс большой. Люди думают, что голосуют за одного из своих, но это не так.

— Я не встречалась с ней, — призналась я, — но ее сын казался милым. Добрым.

Эмма пожала плечами, но я могла видеть, о чем она думала — какая мать, такой и сын.

Я хотела возразить, что Адам не добивался моего расположения из-за кампании своей мамы — я не была избирателем, — но я никогда не объясняла другим свой дар видения ауры. Если бы я это сделала, Эмма все равно бы мне не поверила.

Мейеры были христианами. Они думали, что выполняют свой христианский долг, принимая к себе девушку-цыганку, и, вероятно, просили своего доброго Господа простить их за то, что под их крышей находится неверующий.

Насколько я могла видеть, их молитвы не приносили Луизе особой пользы, но я никогда не причиняла им боль, говоря это.

Мы все должны были верить, не так ли?

И если их религия была утешением, то я была благодарна. Они заслуживали большего, чем тот удел, который был им дан.

Но и я тоже.

Вся радость в ее глазах от моей влюбленности исчезла, когда я упомянула, кем была мама Адама. Эмма убрала кухню и оставила меня есть в одиночестве, что меня вполне устраивало.

Часы тикали, отражаясь эхом в тишине кухни. На заднем плане я слышала грохот стиральной машины и вздохнула, наслаждаясь этим, зная, что мирный гул будет нарушен радостным возбуждением вернувшегося домой Кенни.

Я получу отчет о том, насколько чертовски хороша была тренировка по борьбе, а потом он сойдет с ума, когда я заставлю его сесть за учебу.

Весело.

Но в тот момент, когда я захочу, словно бык, удариться головой об стол, а затем боднуть Кенни, я знала, что буду думать об Адаме.

И я улыбнулась.

Адам

Тогда

Городской общественный бассейн находился в сорока минутах от моего дома, и сказать, что он находился в плохом районе, было преуменьшением.

Пока мы учились, упорно тренировались и не раскачивали лодку, у нас с Каином было много свободы. Конечно, у меня ее обычно было меньше, чем у брата, из-за дерьма, которое он устраивал, а наказывали меня, но это было такой же частью моей жизни, как и плавание.

К счастью, мама никогда не наказывала меня запретом на тренировки.

Пока за мной «следили» из-за получения «В» по биологии, и мама выбивала из меня дерьмо за этот конкретный провал, все равно разрешили тренироваться. Так что поэтому, ни у кого не возникло вопросов, когда я в шесть утра следующего дня поехал на велосипеде в общественный бассейн. (Прим.: в США пятибальная система оценок, но оценки обозначаются цифрами от «А» — пятерка, до «F» — двойка. Оценка «В» соответствует четверке). Было холодно, и чем ближе я подъезжал, тем больше замечал, насколько это дерьмовый район. Когда какие-то уроды начали освистывать меня из переулка, я, не сбавляя скорости продолжил быстро крутить педали, пока не доехал до спортивного центра. Небольшой страх скользнул по моему позвоночнику. Благодаря Каину я привык к проявлениям зла, но сам брат никогда не был жесток со мной.

По крайней мере, пока.

Эти уроды? Да, они бы затащили меня в переулок, просто чтобы угнать мой велосипед и обчистить карманы. Одному богу известно, что бы они сделали еще.

Парковка была пуста, но освещение, включенное на полную мощность, своим ярким светом рассеивало предрассветный сумрак, наполняя меня небольшим облегчением от того, что я выбрался из темноты. Однако наличие у самого входа в Центр всего нескольких уличных фонарей заставило меня разозлится от понимания того, что Теодозия должна ходить сюда, что, по ее словам, она делала каждый день. Иногда два раза в день. Это был уровень самоотверженности, делающий понятным ее мастерские умения в плавании.

Это место было в лучшем случае функциональным, в худшем — уродливым. Построенное в семидесятых годах, поэтому неудивительно, что оно разваливалось, но местные жители его любили — это было очевидно.

Вчера на доске объявлений я видел, сколько мероприятий проходило в центре. Большинство кружков уже не принимали участников из-за переполненности. Расписание центра соответствовало расписанию загородного клуба, потому что люди хотели приходить сюда и заниматься чем-нибудь, будь то сальса или аквафитнес.

Место, хоть и небольшое, но находилось в Лоуренсе, на главном избирательном участке моей матери. Она только вчера узнала о сборе средств, но я подумал, что для нее это был шанс лишний раз напомнить о себе.

Пока она вытаскивала себя из сточной канавы во властные структуры, — и я гордился мамой за это, — она перестала общаться с людьми. Лаура, женщина, ответственная за ее кампанию по переизбранию, настояла на том, чтобы мы пришли на сбор средств всей семьей, чтобы показать людям, что мама по-прежнему заботится о сообществе, в котором она выросла.

Судя по ее восторгу прошлым вечером за ужином, я понял, что это сработало.

Маме было плевать на всех, кроме себя. Затем стоял Каин. Потом папа. Ну и напоследок я. Я был последним, потому что был «проблемным» ребенком. По крайней мере, в ее глазах.

Эта мысль заставила меня напрячься от раздражения. Я закрепил свой велосипед на стойке, расстегнул пальто, потому что, несмотря на холод, я вспотел во время поездки, и направился к Центру.

У нас рядом с домом находился хороший спортзал с длинным бассейном, но я забыл об этом месте, с тех пор как вчера ночью положил голову на подушку и проснулся сегодня.

Теодозия.

Она была всем, о чем я мог думать, и да, эта девушка была странной, но одновременно и безобидной.

Она заставила меня улыбаться. Я ценил то, что она разглядела порочность моего брата, но, кроме этого, наблюдение за ней в воде доставляло радость.

Итак, я заплатил за абонемент, который позволял мне пользоваться бассейном следующие три месяца, зевающему дежурному в странной кабинке, заставившей меня задуматься о том, бывают ли тут проблемы с вооруженными ограблениями, и направился в мужскую раздевалку.

Все вокруг было из эпохи девяностых, что говорило о том, что в какой-то момент после постройки здесь проводился ремонт. Тем не менее, все было устаревшим. Ничего особенного. Никакого шикарного мыла и мягких полотенец у раковин, никаких динамиков с успокаивающей музыкой. Ничего этого не было.

Здесь стоял запах дешевого дезинфицирующего средства, и все вокруг было одного цвета авокадо. Шкафчики выглядели в лучшем случае подозрительно, но я не брал с собой ничего ценного, поэтому решил, что можно не беспокоиться о их надежности.