— Какая разница? Важен сам факт. Возможно, сама система и плоха. Спорить с этим я не собираюсь, а ни с одной из вас спорить вообще невозможно, вы обе разбираетесь в экономических вопросах не лучше мартышек, но именно эта система лежит в основе жизни страны.

— Ну да, конечно, — сказала Молли. Она все еще держала руки на коленях, ладонями вверх. А теперь она их перевернула и аккуратно сдвинула, невольно подражая движению ребенка, готовящегося выслушать урок.

— Но почему надо презирать эту систему? — Ричард, собиравшийся, судя по всему, развить свою мысль дальше, заметил слегка насмешливое движение ее рук и замолчал.

— Господи! — сказал он, сдаваясь.

— А мы ее и не презираем. Она слишком… безлика, что ли, чтобы ее презирать. Мы презираем… — Молли проглотила слово «тебя» и, словно почувствовав вину из-за того, что она на мгновение позабыла о правилах хорошего тона, позволила своим рукам изменить положение, и теперь они больше уже не выражали молчаливого и дерзкого сопротивления. Она быстро убрала их с глаз долой, убрала за спину. Анна, наблюдая за подругой, подумала с легким веселым изумлением: «Если бы я сказала Молли, что она заставила Ричарда замолчать просто тем, что насмехалась над ним при помощи своих рук, она бы вообще не поняла, о чем это я. Как здорово, что она умеет делать такие вещи, какая же она счастливица…»

— Да, я знаю, что вы меня презираете. Но почему? Потому что ты — наполовину состоявшаяся актриса, а Анна однажды написала книгу?

Руки Анны инстинктивно вспорхнули, пальцы ее при этом ненароком трогательно задели колено Молли, и она сказала:

— Ричард, какой же ты занудный.

— Дело совсем не в этом, — сказала Молли.

— Да уж конечно.

— Дело в том, что мы не сдались, — сказала Молли, серьезно.

— В каком смысле?

— Если ты не понимаешь, мы не сможем тебе этого объяснить.

Ричард был готов в ярости вскочить со стула, — Анна видела, как мышцы его ног напряглись и задрожали. Чтобы предотвратить эту вспышку, она, переводя огонь на себя, быстро проговорила:

— В том-то и дело, ты все говоришь и говоришь, но ты так далек от того… от того, что реально, ты никогда ничего не понимаешь.

И этот маневр ей удался. Ричард всем телом развернулся к Анне, наклонившись вперед так, что прямо перед ней оказались его теплые гладкие загорелые руки, покрытые легкими золотистыми волосками, его обнаженная загорелая шея, его загорело-красное разгоряченное лицо. Она слегка откинулась назад с невольным выражением неприязни, когда он заговорил:

— Знаешь, Анна, мне выпала честь познакомиться с тобой поближе, чем это было раньше, и я совсем не могу сказать, будто у меня сложилось впечатление, что ты знаешь, чего ты хочешь, знаешь, что ты думаешь, или же, что ты понимаешь, как следует действовать.

Анна, чувствуя, что краснеет, с трудом посмотрела ему в глаза и проговорила, нарочито растягивая слова:

— Ну, может быть, тебе не нравится как раз то, что я все-таки знаю, чего хочу, что я всегда готова к экспериментам, никогда не пытаюсь себя обмануть и принять второсортицу за нечто большее, и всегда знаю, когда следует сказать «нет». А?

Молли, быстро переводя взгляд с одного из них на другую, выдохнула, издала восклицание своими руками, сначала резко опустив их вниз и разведя, с большим чувством, а затем уложив на колени, и непроизвольно кивнула, — отчасти потому, что она утвердилась в своем подозрении, а отчасти — потому, что одобрила резкость Анны. Она сказала:

— Ну? В чем дело? — протянув это так надменно, что Ричард отвернулся от Анны и стал смотреть на нее. — Если ты снова вздумал нападать на нас за то, что мы живем так, как мы живем, то, учитывая твою собственную личную жизнь, я могу сказать только одно — тебе лучше помолчать.

— Я придерживаюсь установленных порядков, — сказал Ричард с такой готовностью соответствовать всему тому, чего они от него и ожидали, что они обе, совершенно одновременно, громко расхохотались.

— Да, дорогой, мы это знаем, — сказала Молли. — Ну, и как поживает Марион? Мне бы очень хотелось это знать.

В третий раз Ричард повторил:

— Я вижу, вы это обсуждали.

А Анна сказала:

— Я рассказала Молли, что ты ко мне заходил. Я рассказала ей и то, чего не сказала тебе, — что и Марион ко мне заходила.

— Ну, говори, — сказала Молли.

— Понимаешь, — сказала Анна, будто Ричарда с ними не было, — Ричард переживает из-за того, что Марион представляет собой проблему.

— В этом нет ничего нового, — ответила Молли, тем же тоном.

Ричард сидел неподвижно, переводя взгляд с одной женщины на другую. Они ждали; они были готовы сменить тему, были готовы к тому, что он встанет и уйдет, были готовы к тому, что он начнет оправдываться. Но он сидел молча. Казалось, его завораживало это зрелище: вот сидят они обе, прямо-таки излучая неприкрытую враждебность, представляя собой этакий насмешливый судейский союз, выносящий ему вердикт. Он даже покивал головой, словно говоря: «Так-так, продолжайте».

Молли сказала:

— Как все мы знаем, Ричард женился на женщине, находившейся по своему положению ниже него, — ах, нет, разумеется, не по социальному положению, он благоразумно позаботился, чтобы с этим было все в порядке, кавычки открываются, — она обычная милая женщина, — кавычки закрываются, хотя, к счастью, на боковых ответвлениях ее семейного древа там и сям сидят лорды и леди, и их имена, я уверена, смотрятся весьма убедительно на официальных бланках различных компаний.

При этих словах Анна фыркнула — лорды и леди не имели ни малейшего отношения к тем денежным потокам, которые находились под контролем Ричарда. Но Молли проигнорировала это вторжение в ее речь и продолжила:

— Разумеется, практически все известные нам мужчины женаты на обычных милых ужасающих женщинах. Бедные они, бедные. Но вышло так, что Марион — хороший человек, и она отнюдь не дура, но вот уже пятнадцать лет она замужем за человеком, который заставляет ее чувствовать себя дурой…

— Что бы они, все эти мужчины, делали без своих глупых жен? — вздохнула Анна.

— Ох, я даже не могу себе представить. Когда я хочу испытать настоящее отчаяние, я вспоминаю всех блистательных мужчин, которых я знаю, и их глупых жен. От этих мыслей сердце просто разрывается на части, честно-честно. И вот, вернемся к нашей обычной глупой Марион. Разумеется, Ричард хранил ей верность ровно столько, сколько это делает и большинство других мужчин, — а именно до ее первого отъезда в родильный дом.

— К чему копаться в таком далеком прошлом? — невольно воскликнул Ричард, будто бы они вели серьезный разговор, и снова у обеих женщин случился приступ смеха.

Молли резко прекратила смеяться и сказала серьезно, но с нетерпением:

— Черт возьми, Ричард, что за идиотизм? Ты занят только тем, что жалеешь самого себя, потому что Марион — твоя ахиллесова пята, и при этом ты спрашиваешь — к чему копаться в прошлом?