Ник ошеломленно смотрела на кузину.

— Полагаю, я должна быть рада, что мы наконец откровенны друг с другом, — ответила она, чувствуя во рту кислый металлический привкус. — Раз уж мы рубим правду-матку, я скажу, что твоя слабость — вот что делает тебя эгоцентричной настолько, что ты не в состоянии видеть что-либо дальше своего скудного мирка. Я должна быть счастлива лишь потому, что имею больше, чем ты? Ради бога, ты только послушай, что несешь.

— Нет, это ты послушай себя, — парировала Хелена, поднимаясь. — А я иду спать.

Утром они извинились друг перед другом и тепло попрощались на Южном вокзале, но этот эпизод заставил Ник задуматься, насколько хорошо она знает свою кузину.

Птицы кричат в брачный период, по завершении которого замолкают, услышать их почти невозможно. И, поскольку крики — основной признак присутствия козодоев, сложно сказать, когда именно они улетают, настолько бесшумно и тихо они покидают наши края.

Ник аккуратно вскрыла первый конверт в стопке серебряным ножом, принадлежавшим ее матери. Обратного адреса на конверте не было, пальцы чуть подрагивали, когда она попыталась вытащить письмо. Она знала, что, скорее всего, это приглашение на коктейльную вечеринку от жены одного из коллег Хьюза или записка от соседа по Острову, сообщающего, как там ее гортензии, и все же во рту ощущалась неприятная сухость. Со времен Письма, как она про себя называла его, на нее всякий раз накатывал страх, если на конверте не оказывалось обратного адреса.

— Не будь глупой гусыней, — твердо сказала она, все же с минуту смотрела в окно, прежде чем смогла прочесть.

Дорогая Никки,

чаепитие в среду?

В 16.00?

С любовью,

Берди.

Ник с облегчением рассмеялась. Всего лишь чай, всего лишь Берди. Все в порядке. Ей стало легко и радостно. Скоро вернется Хьюз, она испекла его любимое печенье, и у них будет ребенок. Все хорошо. Просто замечательно.

Письмо пришло во вторник, пять месяцев назад, посреди неожиданно холодного сентября. Она размышляла, достать ли ей из морозилки жаркое или до прихода Хьюза сбегать к мяснику за бараньими ребрышками, греховно склоняясь к жаркому, поскольку тогда успеет купить перчатки на Гарвард-сквер.

Она решила сперва просмотреть почту, а потом уже разбираться с обедом. Это было третье письмо в стопке. Большой коричневый конверт, почти бандероль. Адресованный Хьюзу, но адрес был написан от руки, а не напечатан на машинке, — значит, это не счет. К тому же конверт переслали с базы в Грин-Коув-Спрингс, и она переполошилась, что письмо от Чарли Уэллса — месть за ее поведение после того ланча.

Пальцы коснулись дорогой почтовой бумаги, и она поняла, что письмо не от Чарли. В глаза бросились инициалы наверху — Е.Л.Б. Нахмурившись, Ник пробежала глазами короткое послание, написанное изящным наклонным почерком.

Я знаю, что обещала не писать.

Мир уже не охвачен огнем. Но я все еще люблю тебя.

Я хотела, чтобы ты это знал, где бы ты ни был.

К тому же каждый имеет право на счастье.

Ник заглянула в конверт и вытащила серебристый универсальный ключ с латунной пластинкой, на которой значилось: «Кларидж», комната 201.

Ключ был такой тяжелый, а пластинка такая гладкая. Ник провела большим пальцем по блестящей поверхности, оставив на ней пятно. Она посмотрела на свой палец, и внезапно он показался ей толстым, бесформенным и грязным. Грубые руки, как говорила ей мать, втирая на ночь масло в пальцы, для леди это недопустимо.

Ник снова перечитала письмо, выискивая скрытый смысл, анализируя слова, решая, какое полно значения, а какое стоит лишь для связки тех, что имеют значение.

Некоторые ничего не значат, решила она. Это и был — лишь запасные, даже если без них и не обойтись. К тому же каждый имеет право на счастье.

— О боже, — пробормотала она, эти слова, почтовый листок и ключ точно сразили ее. — О боже.

Она положила голову на стол и попробовала заплакать, но ничего не вышло. Она смотрела, как на пластиковой поверхности появляется и исчезает след от ее дыхания.

Потом подняла голову, выпрямила спину. Снова придвинула к себе Письмо. Положив ключ на стол, взяла плотный кремовый лист и направилась к бару на застекленной террасе, где смешала себе мартини и проглотила его залпом.

Затем смешала еще один. Выпив и его, посмотрела на листок.

Мир уже не охвачен огнем. Но я все еще люблю тебя.

Она сделала себе третий коктейль, на сей раз бросив в бокал три оливки. Затем, с Письмом в одной руке и мартини в другой, вошла в гостиную, где дымил и шипел камин, который она растопила утром.

Села на низкую вышитую кушетку и бросила последний взгляд на листок.

Я знаю, что обещала не писать.

Ник швырнула Письмо поверх просевших поленьев и смотрела, как оно скручивается и медленно, медленно обращается в пепел.

Еще посидела, крутя бокал за ножку между пальцев и завороженно глядя на огонь, потом встала и чуть пошатываясь направилась в библиотеку. Достав записную книжку, Ник заказала междугородний телефонный разговор с Хеленой.

Ожидая, пока оператор соединит ее, она вытащила сигарету из коробки на телефонном столике. Закуривая, она смотрела в маленькое эркерное окно, из-за которого библиотека была ее любимой комнатой в доме. Снаружи низкие ветви ясеня царапали оконное стекло.

Оператор попросил подождать на линии.

Ник допила мартини.

— Жаркое, — сказала она себе пьяно.

К тому моменту, когда в трубке раздался голос Хелены, Ник впала в оцепенение.

— Ник? — Голос Хелены доносился сквозь скрипы.

— О, — произнесла она, с удивлением обнаружив, что говорит с кузиной.

— Это ты?

— Да, да, это я. — Слова из нее выходили с трудом.

Но я все еще люблю тебя.

— Как ты? У тебя все в порядке?

— Нет, не в порядке, — сказала Ник. — Я… я вдруг потеряла все. Ты помнишь наш маленький дом на Вязовой улице? И как жарко было в то первое лето?

— Да. — Тон у Хелены был неуверенный. — Ник, что стряслось? С Хьюзом все хорошо?

— Хьюз это Хьюз, — сказала Ник. — Нет, я просто грущу по нашей старой жизни. Вот и все. Я все что угодно отдам, чтобы вернуться прямо сейчас в тот дом, стирать чулки в этой ужасной маленькой ванной. Ты помнишь, как моя последняя пара просто испарилась на вешалке над ванной? Мы вернулись и обнаружили лишь коричневый прах. А потом устроили маленькие похороны во дворе?

— Да, помню. Сыграли для них «Лунную сонату».