И были слова Укли елеем для Ягердышки, так что боль от побоев сошла с лица его, и слезы несчастия сменились на влагу умиления, и в который раз он подумал, как в жизни все бок о бок, смерть и жизнь, любовь и безразличие, Кола и Бала…

— Тьфу! — перекрестился и перевернулся на спину, вглядываясь в очертания своей жены Укли. Очистившиеся от слез глаза ласкали женскую тень, которая как-то незаметно приняла облик старика Бердана, сжимавшего в руках весло.

— А-а-а-а!!! — заорал Ягердышка, приподнялся и дунул на угли отчаянно, так что в чуме стало светло.

Спала на своем месте жена Укля, Берданом и не пахло, лишь физиономия, дважды нокаутированная, болела нестерпимо.

И тут Ягердышка вспомнил о своей находке. «Поди, сбежал», — подумал он, выскочил из-под шкуры и, сунув ноги в чуни, выбежал на улицу.

Подвывал ветер, собаки, вырывшие себе лежки, спали, а в небесах сверкал всеми цветами и их переливами — Великий Север.

Помочившись под столь феерическим освещением, Ягердышка допрыгал до нарт, сунул руку под мех и взвыл от боли. Найденыш прокусил ему палец.

— Да что ж такое! — возопил чукча. — Делаешь добро, а в ответ зло получаешь!

Но порыв ветра тут же охладил пыл его, подморозил боль, и чукча подумал, что со зверя нельзя спрашивать так же, как с человека, по причине неразумности животного…

Вторая попытка оказалась удачнее, Ягердышка ухватил медвежонка за загривок, рванул кожаную тесемку с рубахи и в одно движение перевязал найденышу мордочку.

— Чтобы не кусался! — проговорил парень, допрыгал до чума да так, вместе с медведем, и завалился спать…

— И где ты его поймал?

Голос принадлежал старику Бердану, явившемуся нежданным гостем.

Ягердышка, с трудом переживший предыдущую ночь, никак не мог разлепить глаза, но чувствовал, как его лицо облизывает слюнявый язык найденыша.

— Ишь, — прокомментировал старик. — Ласковый какой!

Ягердышка вспомнил, что накануне решил почитать Бердана старцем, а потому раскрыл глаза и перекрестился. Он хотел было положить крест троекратно, но мешал медвежонок, виснущий на руке.

— Приветствую тебя, святой старец, отец-пустынник! — с выражением произнес чукча и, ухватившись за Берданову руку, попытался ее облобызать.

— Спятил, — покачал головой старик, руку, впрочем, не убрал. — Как живность назовешь, однако?

— В честь тебя! — в религиозном порыве предложил Ягердышка.

— Вот этого не надо, — отказался старик. — Это не дело! Кто-нибудь станет меня кликать, а прибежит медведь! Медведя же кто позовет, прибегу я!..

Старик осекся, уразумев, что сказал что-то не то, а потом, кашлянув, сплюнул под ноги смолу и командным голосом указал:

— Собирайся! На промысел щокура пойдем! Помнишь, что неделю для меня ловишь?

Откуда-то появилась Укля, подняла с полу жеваную смолу и засунула черную в рот Бердану.

— Обронил, — пояснила.

— Ага, — согласился Бердан, зажевал быстро-быстро, строго посмотрел на Ягердышку и вышел вон.

Вспомнив свои ночные приключения, молодой чукча как-то особенно поглядел на Уклю, с большой нежностью во взоре, и, потупив глаза, произнес:

— Жена…

Эскимоска покорно склонила голову, и из ее глаз-щелочек, казалось, брызнуло светом, а оттого и у Ягердышки в душе рассвело. Да и синева ночных побоев смотрелась теперь несколько праздничней.

Ухватив под бок медвежонка, Ягердышка выбрался на волю, где его поджидал Бердан с веслом в руках.

— Зачем ты медведя с собой? — поинтересовался старик.

— Рыбкой его побалуем, — ответствовал Ягердышка.

— Моей рыбой! — вознегодовал Бердан. — Моей рыбой кормить медведя!!! — И вознес над головой карающее весло.

— Уж не откажите, святой отец! — Ягердышка бросился к руке старика и потянул к ней губы. — Мишка-то малый, помрет с голоду!

Если бы лицо Бердана не являло собою сплошной синяк, то наверняка бы покраснело, а так лишь волосатые уши запылали кумачом от удовольствия.

— Это религия ваша такая, что ль? — спросил он. — Руки старикам лизать?

— Ага… Всего лишь одну рыбку, почтенный отец-пустынник!

— Хорошая религия. — Задумался. — И сколько богов у вас, однако?

— Так один, — ответил Ягердышка. — Иисус Христос.

— Как один?!! — изумился Бердан. — А бог моря? Кто за очаг отвечает? А за рождение ребенка?.. А за…

— Иисус, — покорно ответил Ягердышка и перекрестился.

Бердан столкнул каяк в воду. Высказал соображение:

— Как Сталин. Сталин за все отвечал!

— Тьфу! — сплюнул чукча и перекрестился. — Вот старик глупый!

— Это ты меня глупым!!! Отца-пустынника дураком!!! Да я тебя… — Бердан поперхнулся. — Однако, что там у вас с непослушными в вере делают?

— Грешниками называют.

Ягердышка оттолкнулся от берега, и каяк опасной бритвой заскользил по чистой воде.

— Так ты — грешник!

— Согласен.

— А что ваш Бог с грешниками делает?

— Смотря какой грех, — ответил Ягердышка и забросил крючок. — В основном прощает.

— А за что карает?

Ягердышка тяжело вздохнул:

— За смертоубийство!..

Тут клюнуло, Бердан что было сил заорал: «Тащи!» Чукча умело подсек и вытащил в лодку щокура килограмм на пять.

— Мне, — решил Бердан. — А где Бог ваш живет?

Ягердышка указал глазами в небо.

— За рыбу тоже он отвечает?

— Ага.

Старик заглянул в небо, первый раз подумал, что небесная синева столь же глубока, как море, и перекрестился.

— А как карает? — не унимался старик.

Медвежонок попытался было куснуть рыбину за голову, но Бердан носком унты отшвырнул зверька к борту.

— Что позволено Полярной звезде, не позволено оленю! Так как, говоришь, карает?

— В ад отправляет, где все грешники живут, — ответил Ягердышка и следующим выудил сига, помельче, чем щокур, но все равно прекрасного и толстого, как полная луна.

— Молодец, однако! — похвалил Бердан за улов. — И что там с вами делают?

— Где?

— Так в аду.

— Почему «с нами»?

— Так ты же грешник и по закону твоего Бога пойдешь жить в ад.

— А мне сказывали, — рассердился Ягердышка, — сказывали, что ты человека убил.