— Ты — возможно, — Павел Игнатьевич налил еще по одной, — а она тебя, может быть, и нет. Ну, а если в целом брать, хреновы наши дела. Придется, как говорится, на два фронта воевать.

Наконец спиртное начало действовать. Мышцы расслабились, головная боль притупилась. Андрей почувствовал прилив сил — хоть сейчас в бой.

— Что там с Погореловой слышно? — поинтересовался он.

— Пока ничего нового, — пожал плечами Дугин. — Сидит в СИЗО. Наш адвокат с ней работает. Скоро начнется судебный процесс. И, между прочим, все пока идет к тому, что ее оправдают. Тело-то этого бизнесмена до сих пор так и не нашли.

— Странно все это, — хрустнул костяшками пальцев Ларин. — Начали над ней расправу, а самой главной улики, то бишь трупа, не предоставили. Может, на десерт приберегли? Или у них какой косяк, накладка вышла?

— В любом случае расслабляться не стоит. Уверен, что эти гады что-то замыслили. А если, как ты выражаешься, у них косяк вышел, то они обязательно что-нибудь придумают, чтобы Лидию Федоровну в тюрьму упрятать и вдолбить людям в головы, что наша организация не борьбой с коррупцией занимается, а бандитизмом, и что иметь с нами дело вредно для здоровья. Так что тебе нужно продолжать копать и копать под них. Эх, жаль, что эта видеозапись у нас из рук ускользнула. Понятное дело, что после ее появления в Интернете этим Игорем Владимировичем соответствующие органы займутся, и одним уродом станет меньше. Но он ведь мелкая сошка, практически ничего не решающая. Атак, сохранись она у нас, мы бы Быковского в оборот взяли и заставили своего начальника сдать. А там, глядишь, и до самой верхушки добрались бы… Ладно, нечего гадать, что было бы. Нужно жить сегодняшними реалиями, — вдруг Дугин посмотрел прямо в глаза Андрею и загадочно улыбнулся.

Что означает подобная улыбка. Ларин прекрасно знал. А посему сразу же возразил:

— Пока я и сам справляюсь и ни в чьей помощи не нуждаюсь.

— Не скажу, что доволен результатом твоей работы, особенно после случившегося, но подключать к делу горячо любимую тобою Лору на данном этапе действительно нецелесообразно. Только лишний раз светиться. Но учти, если что-то пойдет не так, она обязательно вступит в игру.

Да, отношения между Андреем и его рыжеволосой напарницей Лорой, имеющей репутацию неисправимой стервы, всегда были напряженными. Не то чтобы они грызлись как кот с собакой, просто были в некоторых вопросах несовместимыми людьми. Но не в смысле работы — они, забыв про все разногласия, всегда действовали слаженно, как Бонни и Клайд, дополняя друг друга. Просто не сходились характерами и мировоззрением. Одним словом, счастливой семейной пары из них не вышло бы ни при каком раскладе. Но ведь тайная организация по борьбе с коррупцией — это не брачное агентство, а серьезная структура, ставящая перед собой не менее серьезные цели и задачи.

— Это радует, — улыбнулся в ответ Ларин, имея в виду, что Дугин дал добро действовать в одиночку.

И тут в кармане Павла Игнатьевича зазвонил мобильник. Он торопливо достал телефон, глянул на экран.

— О, какие люди в Голливуде, — пафосно изрек он, увидев определившийся номер, — то есть на «Мосфильме».

— Кто это? — спросил Андрей.

— Так, один старый знакомый. Сейчас и узнаем, согласится он помочь нам в одном деле или нет, — бросил Дугин и ответил на вызов: — Да, Рафаэль Рудольфович, я вас слушаю…

В те далекие времена, когда чуть ли не каждый советский мальчишка мечтал стать космонавтом или летчиком, юный Леша Каменский грезил о карьере судьи. Он спал и видел себя взрослым, одетым в солидную мантию, восседающим на высоком кресле перед собравшимися в зале людишками, бросающим властные взгляды на скамью подсудимых. Мол, бойтесь меня, великого и ужасного, ведь ваша судьба находится целиком и полностью в моих руках. Захочу — помилую. А захочу — влеплю срок по всей строгости советского закона. И не важно, виновны вы или нет. Просто зарубите себе на носу, что я Царь и Бог. Одним словом, трепещите, смертные, и молитесь о моем снисхождении.

Подобное нездоровое стремление властвовать над всеми и вся появилось у образцового на вид пионера и тихони Леши не на пустом месте. Этому предшествовала тяжелая психологическая травма.

Когда ему было всего пять лет, его отца, мелкого чиновника, несправедливо осудили за хищение государственных денег и отправили на зону, где он вскоре заболел туберкулезом и умер. Казалось бы, что после этой трагедии у ребенка должна была выработаться стойкая ненависть ко всей несправедливой судебной системе в целом. И эта ненависть впоследствии подтолкнула бы его стать на правозащитную стезю и посвятить всю жизнь борьбе с беззаконием и беспределом. Но, как ни парадоксально это звучит, случилось совершенно обратное. Леша решил влиться в ряды тех, кто когда-то сломал жизнь его папе, сделаться частью ненавистной ему системы, самому облачиться в мантию. Он даже придумал этому оправдание.

«Отец, ты был честным человеком. Но в то же время и слабым. А слабый в этом жестоком мире не выживает. Только сильнейший. И тебе это было известно. Как-то ты сказал мне, что я должен быть сильным. А у кого в нашей стране сила, папа? — с не по-детски жестокой аргументацией вопрошал десятилетний Леха у покойного отца со страниц своего дневника, — Конечно же, у милиции, у крупных начальников и судей. А потому я, дорогой папочка, должен стать одним из них. Иначе не выживу, как и ты. Загрызут. Думаю, ты меня поймешь».

Свою мечту стать одним из сильных мира сего Каменский воплотил. Окончил юридический с красным дипломом. Стал судьей и за несколько лет работы сразу же снискал себе славу строгого, непредсказуемого и бескомпромиссного блюстителя закона. Скажем, мог ни с того ни с сего усадить мелкого карманника-новичка, впервые попавшегося на краже, прямиком в тюрягу, хотя целесообразнее было бы отправить его на так называемую химию. Бывало, наоборот, давал по минимуму отъявленному уголовнику, закрывая глаза на тяжесть совершенных им преступлений. В общем, ему нравилось ощущать власть над людьми, распоряжаться их жизнями и судьбами.

После каждого судебного процесса Каменский закрывался в своем рабочем кабинете, наливал в граненый стакан немного водки, выпивал залпом, доставал из выдвижного ящичка письменного стола пожелтевшую от времени фотографию отца и, глядя на нее, произносил неизменное:

«Видишь, папа, я сильный… сильный», — повторял он по нескольку раз.

Но помимо жажды власти Каменский отличался и жаждой к деньгам. Поэтому время от времени ему приходилось наступать на горло своим извращенным амбициям и вершить правосудие не по собственному, а по чужому сценарию. Благодаря чему к своим пятидесяти пяти годам он уже успел сколотить нехилое состояние и прикупить квартиру почти в самом центре Москвы. Квартирка была маленькая, но в старом доме-сталинке на последнем этаже. Над ней располагался чердак. Благодаря своим связям Каменский получил в префектуре разрешение обустроить там мансарду, что и сделал с размахом. Однако сколько волка ни корми…