Смешение рас и культур может иметь удивительные последствия, как оно и произошло в данном случае. Черты характера норманнов, хорошие и дурные, с их природной склонностью к приспособлению, заметно обострились после контакта с другой расой и цивилизацией. Новое поколение славилось такими врожденными чертами и признаками, как крепкое телосложение, отвага и умение обращаться с оружием – равно как и живо перенятое от франков умение сражаться верхом (причем в скором времени они превзошли в нем своих учителей). Они унаследовали всю алчность своих предшественников, а также скупость и хитрость местного населения, воплотившиеся в неизбывное стремление к обогащению и власти. Дикость их норвежских предков, усугубившись, превратилась в неистовство, так что норманны постоянно, если их не держала крепкая рука, пребывали в состоянии анархии и мятежа. Эта страсть к свободе – наследие викингов – была смягчена принятием ими феодальной системы, которая царила на их новой родине, и всепроникающим влиянием церкви.

Норвежская тяга к приключениям соединилась с галльской практичностью, и дерзкие экспедиции в дальние страны обычно организовывались только после тщательной оценки их с точки зрения возможности захвата добычи и обретения новых территорий. Это последнее становилось для них едва ли не навязчивой идеей. Никто так не привязан к своему дому и своему клочку земли, как расставшийся с морем моряк; и, возможно, подсознательное стремление к тихой гавани, столь свойственное морским бродягам Севера, трансформировалось в норманнскую жадность к земле.

Унаследовали они и древнескандинавскую страсть к красноречию, а также чрезвычайную любовь к порядку и стремление к законности. Но, как и у их предшественников, древних скандинавов, страсть норманнов к судебным тяжбам часто имела весьма мало общего с правосудием – скорее, она представляла собой некую форму самооправдания. Не имело значения, сколь тяжко было его преступление, – норманнский барон обычно мог изыскать чрезвычайно изощренные законные оправдания для своих действий.

Такими и были норманны – яростными, коварными, жадными, отважными воинами и плохими соседями, что на своем опыте познали потомки Карла Простоватого. Их алчные до земли младшие сыновья добились для себя владений и власти на Сицилии и в Южной Италии, Малой Азии и Святой земле, но гораздо больше известно их завоевание принадлежавшей саксам Англии. Если от других их завоеваний ныне не осталось и следа, то в Англии, пока их поток в эту страну вместе с завоевателями не иссяк, они ни в каком смысле не были второстепенным элементом. Средневековая Англия была, по образу мыслей и культуре, Англией норманнов, и, лишь когда, со временем, англосаксонская кровь и англосаксонские черты личности впитались в плоть и кровь захватчиков, весь характер английской нации изменился и стал другим.

Герцога, владевшего Нормандией в XI веке, звали Вильгельмом, он был сыном Роберта Дьявола[6] и прекрасной дочери кожевника. Вильгельму Бастарду (незаконному сыну) пришлось силой отстаивать свое право на герцогство. Он был ребенком семи или восьми лет от роду, когда его отец умер во время паломничества в Иерусалим, и, хотя бароны принесли ему присягу как наследнику его отца, его молодость и обстоятельства его рождения дали повод для многочисленных покушений на герцогскую корону. Последовавшие за этим годы были периодом совершенной анархии. Каждый знатный норманн теперь вместо драккара имел каменный замок или башню – но старые инстинкты викингов никуда не исчезли, разбой и насилие по-прежнему властвовали в стране. В 1047 году юный герцог, трое телохранителей которого уже погибли, защищая его, предпринял попытку обрести контроль над своим герцогством.

С помощью своего сюзерена, короля Франции, он разгромил мятежных баронов и после этого стал править своими землями железной рукой. В ходе неоднократных сражений со своими соседями из Анжу и с непокорными баронами Вильгельм показал себя отличным солдатом; управляя же делами своего герцогства, проявил недюжинные государственные и административные таланты. В 1051 году он побывал у своего двоюродного брата, английского короля Эдуарда Исповедника; и там, в Англии, по всей вероятности, ему была обещана английская корона. У него также были некоторые, довольно слабые, права на этот трон по линии жены, дочери Балдуина Фландрского, бывшего потомком Альфреда Великого.

Его соперником на пути к трону стал Гарольд Годвинссон (Годвин, граф Уэссекский). Это самый могущественный человек в Англии после короля, но в 1051 году он был изгнан из страны, и его сыновья отправились в ссылку вместе с ним. В 1052 году тревога саксов по поводу явного желания Вильгельма заполучить трон привела к возвращению Годвина в страну. После его смерти в следующем году его сын Гарольд стал правителем королевства. Вильгельм же по-прежнему верил в искренность обещаний симпатизирующего норманнам Эдуарда, и в 1063 году случай предоставил в его распоряжение самого Гарольда. Корабль, на котором плыл граф, потерпел крушение на норманнском побережье и был освобожден только тогда (потерпевших кораблекрушение в те милые времена обычно приканчивали ударом по голове или же держали в ожидании выкупа), когда тот торжественно поклялся на святых реликвиях поддержать претензии Эдуарда на трон. Однако Эдуард, который тем временем примирился с Годвинами, на смертном одре (6 января 1066 года) посоветовал передать трон Гарольду. Саксы быстро избрали и короновали его (они не желали в качестве короля герцога-норманна), и он начал готовиться к грядущим сражениям.

Брат Гарольда Тостиг получил в свое владение обширное графство в Нортумберленде, но в 1065 году его подданные взбунтовались, изгнали его и избрали вместо него Моркара де Мерсия. Гарольд старался уладить это дело, но был вынужден согласиться с изгнанием своего брата. Тостиг, поклявшись отомстить Гарольду, отправился к норвежскому королю Гаральду Гардраде (Строгому) и убедил того попытаться добыть для самого себя корону Англии. Этот могучий правитель не брезговал никакими средствами и стал готовиться к вторжению в лучших традициях викингов. Тем временем Вильгельм, разъяренный тем, что его обвели вокруг пальца, также начал собирать воинов и готовить суда – так что Гарольд очутился меж двух огней.

Наше повествование идет о норманнах и о Гастингсе, но эти две краткие кампании так тесно связаны между собой, что вполне могут рассматриваться как одна. При одном «если» – и мало какие из мировых сражений давали повод для столь многих «если» – не будь вторжения Тостига и Гардрады или случись оно несколько позднее, битва при Гастингсе могла бы иметь совсем иной исход. Нам неизвестно, каковы были потери Гарольда в сражении у Стамфорд-Бриджа, но это была практически рукопашная, и потери были значительны. Особенно крупными они должны были быть в рядах huscarles – единственного подразделения «регулярных» сил в королевстве – и должны были иметь решающее влияние на исход битвы с Вильгельмом.

Армия саксов была сформирована из национального народного ополчения, набранного на основе краткосрочной мобилизации; ополчение, вероятно, находилось в полевых условиях только в течение пары месяцев. В него же первоначально входили личные телохранители или дружинники знати и короля, которые, как представляется, трансформировались в платных воинов-профессионалов. Эта постоянно действующая армия была, без сомнения, хорошо вооружена и оснащена по стандартам того времени. По всей видимости, все воины носили шлемы, а у многих имелись и щиты в форме воздушных змеев, полукруглые вверху и сходящиеся на нет книзу, которые к тому времени по большей части вытеснили старые круглые щиты. Народное ополчение, набранное и оплачиваемое по принципу: один воин с определенного числа акров земли – тоже, по всей вероятности, было неплохо вооружено. Были в том войске, скорее всего, и местные добровольцы, но вооружением они похвастаться вряд ли могли и шли в бой, во многих случаях, безоружными или же с самым простейшим оружием. Будучи безмерно отважными – саксы всегда были прирожденными воинами, – они в то же время не имели никакого понятия о дисциплине, что в значительной степени повлияло на исход битвы – и на судьбу Англии.